"В ловушке гарпий" - читать интересную книгу автора (Славчев Светослав Дончев)

РЕПОРТЕР ЙОРГЕН БРЮГЕ

“Кронсхавен тиднинген” — типичная провинциальная газета, патриархальная атмосфера которой вызывает улыбку умиления. Портье, встретивший меня у входа, служит здесь, по всему видать, уже наверное лет двадцать, здесь он окончательно и состарится, а метранпаж, с целым снопом гранок в руке и в сдвинутых на лоб очках, похож на тысячи своих собратьев во всем мире. Профессия всегда накладывает на людей отпечаток.

Остро пахнет типографской краской. Этот запах накрепко связан в моем сознании с крупными заголовками и только что появившимися на свет, еще влажными газетными листами. Передо мной длинный коридор и в его конце — лестница.

На следующем этаже вдоль всего коридора выстроились стеклянные клетушки, напоминающие пчелиные соты. В каждой из них — столы, телефоны и люди, которые нервно кричат что-то в телефоны. Ослепительно яркий свет заливает стены, увешанные заголовками и фотографиями. Кажется, будто сам воздух пропитан горячкой работы.

Я перехожу от одной клетушки к другой, пока до какой-то девицы не доходит, что мне нужен не шеф-редактор (которого постоянно кто-нибудь разыскивает!), а господин Брюге.

Мне объясняют, что господин Брюге находится в ночном кафе-клубе напротив. В это время он всегда там. На противоположной стороне улицы, в двух шагах от редакции.

Пока я проделываю обратный путь, где-то рядом начинает работать типографская машина — сначала на малых оборотах, с перебоями, а затем все быстрее и равномернее. В окнах тихо дрожат и позванивают стекла. Наступил тот момент, когда очередной номер газеты запущен в производство и возврата назад уже нету. Первые, еще влажные номера, ложатся на стол шефа, а редакторы, репортеры и корректоры вздыхают с облегчением.

Йорген Брюге тоже отдыхает. Это я понимаю, войдя в кафе-клуб, потому что других посетителей здесь нет. Длинное узкое пространство разгорожено низкими деревянными стенками на отдельные кабинеты. Вероятно, кому-то казалось, что так будет уютнее, но уютнее не стало. И вообще, этот клуб-кафе не оправдывает своего названия. У кричаще оформленного бара вертятся две девицы в подчеркнуто обтягивающих узких джинсах. Они мгновенно проходятся по мне оценивающими взглядами и отворачиваются. Правильно.

Брюге сидит в одном из кабинетов почти у самого входа, подальше от шума. Ему лет сорок. Длинное некрасивое лицо, большие залысины на лбу и толстые стекла очков, за которыми глаза кажутся несоразмерно огромными. Похоже, неглупый мужик, но какой-то угловатый. У него на столике веером разбросано с десяток фотографий, рядом — стакан кока-колы.

Я представляюсь и прошу его уделить мне несколько минут. Он рассматривает меня сквозь очки. Потом сгребает фотографии в кучу и указывает рукой на стул рядом.

— Прошу!

За это время я про себя отмечаю сомнительный цвет его напитка. И щекочущий запах дешевого бренди. Судя по подчеркнуто точным и слегка замедленным движениям Брюге, это третий или четвертый стакан подобного пойла.

Я сажусь и мгновенно рядом вырастает бармен. Он оправляется, не желаю ли я чего-нибудь.

Я прошу принести стакан кока-колы. Бармен вопросительно смотрит на Брюге, пытаясь понять ситуацию: какой кока-колы мне нужно? Не дождавшись уточнения, он отходит.

Брюге несколько секунд изучает меня и затем без особого энтузиазма вопрошает:

— Значит, полиция?

— Врач-эксперт, — уточняю я примирительно. — У меня к вам неофициальный разговор. Предъявить документы?

В ответ Брюге бурчит нечто нечленораздельное, скорее всего означающее, что плевать ему на документы, и отпивает глоток.

— Что же вас интересует, господин… эксперт?

В ответ я достаю из кармана вырезку и кладу перед ним на скатерть.

— Это вы писали?

— Допустим.

— Отличный материал, — говорю я как можно более искренно. — Такие репортажи редкость.

Он не может понять, всерьез это я или нет, а потому на всякий случай выжидает. В это время бармен приносит мне кока-колу. Брюге делает ему знак удалиться.

— Я соотечественник погибшего. И у меня есть несколько вопросов.

Брюге молчит. Его длинное лицо и упрятанные за толстые стекла очков глаза ничего не выражают.

— Н-да, — цедит он наконец. — Что же это за вопросы?

Я медленно разглаживаю ладонью вырезку.

— Во-первых, как вы сумели оказаться на месте происшествия раньше полиции? Кто вам сообщил о нем?

В глазах Брюге проблескивают веселые искорки и он откидывается на спинку стула. Мне неожиданно приходит в голову, что в нем есть нечто… лошадиное. Да-да, он похож на интеллигентную лошадь. Улыбка обнажает крупные, выдающиеся вперед зубы.

— Поздравляю вас! Точный диагноз, герр доктор!

— Это не трудно, господин журналист. И все же?

— Секреты профессии! — загадочно заявляет Брюге и допивает свой стакан. — Вас прислал мой старый приятель Ханке?

— Нет. Я разыскал вас по собственной инициативе.

— Каждый раз он спрашивает об этом, и каждый раз просто из себя выходит.

Я подзываю бармена и указываю ему на стакан своего визави. Тот в ответ понимающе кивает.

— Этот номер — мое личное изобретение, — говорит Брюге. — Не люблю полицейских, но с вами, сдается мне, можно покалякать.

Я пропускаю мимо ушей характеристику, которую он мне дает, и перебиваю:

— Что же это за номер?

— Ну…, представьте себе, — начинает он, — что время подходит к девяти вечера. К половине одиннадцатого, но ни в коем случае не позже одиннадцати, я должен положить на стол шефа свои сто строчек. — Он поднимает палец и указывает себе за спину, в ту сторону, где должна находиться редакция. — Уле Петерс ждет, злой как дьявол, а у меня пока ни малейшего представления, откуда высосать эти сто строк! И, как вы думаете, что я делаю?

— Очень интересно было бы услышать!

— Сажусь в машину и медленно объезжаю город. Медленно-медленно. Есть у меня на примете несколько местечек… Обязательно что-нибудь, да случается! То полиция нравов устраивает облаву на девочек в Бертегсратене, то рокеры на кого-нибудь напали и проломили бедняге череп дубинками, то какой-нибудь идиот переехал такого же, как он, идиота! А коли ничего нет — трогаюсь в строну Юргордена или Терне… Оттуда без улова возвращаться не приходилось…

— Понятно.

— А когда нападешь на что-нибудь подходящее, оказываешься на месте раньше господ в белых касках! Достаешь фотоаппарат и получаю все, что требуется! Затем несколько обидных слов по адресу полиции и все такое прочее… Сами понимаете! Но они привыкли и пытаются даже извлечь из этого для себя выгоду, представляете? Размахивают потом в ландтаге газетой и требуют увеличения штатов! Теперь вам ясно?

— Блестяще! — говорю я. — Выпьем за ваше изобретение!

Он поднимает стакан с бренди-колой, отпивает и морщась ставит на стол. На облысевшем лбу собираются глубокие морщины.

— Ну, — спрашивает он, — вам понравилось? Какая гадость!

Поди, догадайся, к чему это относится. Но он указывает глазами на мой стакан.

— Может, попробуете колы “форте”? Ага, вот как называется это изобретение.

— Можно, — соглашаюсь я. — Но в качестве компенсации за муки, которые будут причинены моей печени, вы должны подробно рассказать, что же произошло тогда на шоссе!

— Ну, вот, — ухмыляется он, — это уже похоже на разговор. Конечно, я предпочел бы взять интервью у вас. Но раз мы начали!

— Начали вы, — вежливо поправляю я.

— Н-да… Тот вечер оказался на редкость неудачным. Пришлось впустую съездить в Юргорден. На обратном пути — тоже самое. Ну, думаю, придется запускать руку в неприкосновенный запас.

— А это что такое? — недоумеваю я.

— Есть у меня про запас два—три случая, из давнишних… Неужели не понимаете?

— Ясно.

— Я как раз раздумывал над тем, какой из них мне вытащить на свет божий, когда вошел в поворот. И едва успел ударить по тормозам, еле справился с машиной — до того все оказалось неожиданно! Первым делом я взглянул на часы: двадцать два часа двадцать восемь минут! Включил фары дальнего света и выскочил с фотоаппаратом.

— Минуточку, — говорю. — Значит, по дороге вы не встретили других машин и на месте происшествия оказались первым?

— Нет! — качает головой Брюге. — Раньше меня там оказался туристический джип. Двое мужчин и женщина…

— И что они делали?

— Мужчины пытались вытащить его из кабины… Откуда им знать, что он уже мертв! А женщина визжала как сумасшедшая. Ужасно глупо!

— И больше никто не остановился?

— Но я оказался там буквально через несколько минут после катастрофы! Никого там больше не было!

— А потом кто остановился?

— А никто! Не пожелали, мерзавцы!

И он сердито выругался, о чем я догадался только по тону, ибо не подозревал о существовании таких известных выражений в этом языке.

— А вы чему удивляетесь? — щурится Брюге. — Остановишься, а потом неприятностей не оберешься! У вас разве останавливаются?

— В общем, да!

— Ага, значит “в общем”!

— Погодите, — говорю я. — Теперь по порядку. Во-первых, туристический джип. Двое мужчин, которые пытались вытащить… раненного. И одна женщина А где же на вашей фотографии джип?

Я подаю ему вырезку. Он рассматривает ее и тычет пальцем в угол снимка, где темнеет едва различимый силуэт.

— Потом остановилась еще одна машина, — добавляет Брюге. — Впрочем, тот подлец попытался сразу же улизнуть, да я нацелился на него аппаратом и пригрозил, что ославлю через газету!

— А кто позаботился о шофере грузовика?

Брюге задумывается, потом пожимает плечами.

— Право, не помню. Наверное, кто-то из нас. Ничего особенного с ним не случилось. Правда, шока и он не избежал, но зато живой! Скулил как…

Плохо. Манолова извлекали из разбитой машины, пытались спасти. Если и были какие-нибудь улики, их могли уничтожить, или подбросить другие. К примеру, что-нибудь вроде моей находки.

Хотя в их поведении трудно усмотреть что-либо подозрительное. В подобных случаях никто не думает о последствиях, а пытается спасти раненного.

— Да-а-а, — тянет Брюге и отпивает глоток. — Знаю, что у вас на уме! За полицией в действии мне не раз доводилось наблюдать, правда, в основном я помалкивал… Вы полагаете, что авария произошла не совсем случайно, так ведь?

Я застываю со стаканом в руке.

— Почему вы так считаете?

— Не знаю…, — качает головой Брюге. — Просто так… И нас, журналистов, господь-бог наградил интуицией… Как и вас.

Не пойму, что кроется за этим его “просто так”!

— Что-то вам показалось не совсем в порядке?

— А вы считаете по-другому? Нормальный человек, не выпивший ни капли… вдруг попадает под колеса этого динозавра!

Во мне невольно просыпается раздражение.

— Но как раз здесь написано по-другому! — киваю я на вырезку. — Что во всем виноваты “эти иностранцы”! Садятся за руль в пьяном виде и т. д. и т. п.!

— Да бросьте вы! — примирительно машет рукой Брюге. — Такова уж профессия. Неужели ваши журналисты венчаны за истину?.. Погодите! — торопится он, видя мою реакцию. — Разве это так важно?

У меня зреет твердое намерение выяснить с ним вопрос о взаимоотношениях лжи и профессии, но Брюге опережает меня.

— Ладно! Вы что, намерены требовать опровержения?

— Чего-чего?

— Опровержения в газете… “Наш репортер был введен в заблуждение… Улики не выяснены до конца…” Или… погодите-ка!

За стеклами очков проблескивает идея.

— Эврика! — он с размаху опускает стакан на стол. — На первой полосе! Крупно: “Эксперт опровергает “Кронсхавен тиднинген”! С фотографиями. Интервью года! Недурно?

Его нахальство столь неподдельно, что просто обезоруживает. Я принимаюсь хохотать, раздражение улетучивается.

— Значит, вот как вы представляете себе свои завтрашние сто строк? Не выйдет1 Интервью года подождет. Расплатимся иначе!

Он щурится. Кто его знает, о чем он сейчас думает.

— Мне нужна пленка, которую вы отсняли на месте происшествия.

— О’кей! — соглашается он моментально. — Заскочим в редакцию и вы ее получите. Еще по одному “форте” за примирение?

— Нет. Если вы действительно желаете примирения, надо вставать. Я хотел бы как можно скорее получить эту пленку!

Я встаю первым. Брюге кладет деньги на скатерть и неохотно следует моему примеру. Девицы в узких джинсах бросают последние косые взгляды и списывают нас со счета.

Мы переходим на противоположный тротуар и я вновь глубоко вдыхаю запах типографской краски. Она уже легла на страницы газеты. Шустрый парнишка обходит клетушки редакции и на каждый стол кладет по свежему номеру. Коридоры уже пусты и полутемны. Лишь над дверями устало светят голубоватые люминисцентные лампы.

Я вхожу вслед за Брюге в его клетушку. Она рассчитана на двух человек. В ней два голых письменных стола, телефон и простенькие настенные часы. В принципе довольно неуютно.

— Располагайтесь, — приглашает он, придвигая мне легкий трубчатый стул от соседнего стола. — Сейчас поищем.

Он садится за свой стол, выдвигает верхний ящик и начинает в нем рыться.

— А вы не запираете стол на ключ? — как можно спокойнее задаю ему вопрос.

— А зачем? — ухмыляется Брюге. — Какому психу придет в голову копаться в моих рукописях?

Я-то не рукописи имел ввиду. Однако предпочитаю заметить для ясности. Тем временем Брюге вынимает несколько кассет с фотопленкой и небрежно бросает их на стол. Потом одну за другой начинает рассматривать, используя свет настольной лампы.

— Вот то, что вам надо, — говорит Брюге и протягивает мне одну из кассет.

Я с поклоном прячу ее в карман. Брюге встает, чтобы проводить меня.

— Вообще-то… — говорит он, — мне тоже здесь делать больше нечего. Вам куда? Могу подвезти.

Я не больно горю желанием любой ценой оставаться в его компании, но ловить такси в такое время — занятие не из приятных. Так что лучше воспользоваться его предложением.

И вот мы уже у него в машине. Брюге ведет совсем прилично, и не подумаешь, что выпил. Видать, это ему не впервой. Он ловко справляется с перекрестками и, наверное, выбирает улицы, на которые редко заглядывает транспортная полиция. У пансионата мы прощаемся. Я уже у двери, когда он опускает переднее стекло, высовывается из машины и кричит мне вдогонку:

— А может, дадите все-таки интервью?! С моей помощью недолго и прославиться!

Затем дает газ и резко трогается с места.

Я вхожу в фойе и направляюсь к администратору. Сейчас здесь тихо и спокойно. Никого нет, можно поговорить спокойно.

Наверное, он ждет моих вопросов. Кольмар или Ханке уже беседовали с ним, но нелишне самому выяснить кое-какие подробности.

— Можно попросить вас… на пару слов?

— Разумеется, — с готовностью отвечает администратор и выходит из-за конторки.

— Вы знали доктора Манолова, моего соотечественника?

— Трудно сказать, — неопределенно улыбается он. — Для нас гости — это, скорее, номера.

— Номера?

— В том смысле, что мы связываем с определенным лицом только номер его комнаты. Упомнить все имена просто невозможно. Но жильца из триста шестого я хорошо запомнил.

“Номер триста шестой” — вот и все! А сколь различны мы для каждого из знакомых!

— В тот… последний вечер вы дежурили?

— Да. Уходя, он оставил мне ключ.

— Вам оставляют ключи десятки людей, не правда ли?

— Нет, не совсем так, — он опять неопределенно улыбается. — Поздним вечером их не так уж много. И потом… несколько вечеров подряд он уходил в одно и то же время.

— Что-нибудь привлекло ваше внимание? Он торопился?

— Не сказал бы.

Довольно скользкая формулировка.

— Кто-нибудь ждал его? Он с кем-нибудь встретился?

— Я не заметил. В тот вечер у меня было много работы.

В его словах есть какой-то трудно уловимый нюанс. И мне необходимо немного подумать, прежде чем задать следующий вопрос.

— Значит, в другие вечера он с кем-то встречался?

Небольшая заминка. И ответ:

— Мне кажется, да. Два или три раза до… инцидента он уходил вместе со своим коллегой.

Я прошу описать коллегу, но результат получается чересчур туманным. И мне больше ничего не удается из него выжать, как ни стараюсь.

Благодарю администратора и поднимаюсь к себе в комнату.

Все вещи на своих местах. Никто не прикасался к ним можно сказать — со вчерашнего дня, ведь стрелки часов уже перевалили за два ночи.

Часы также свидетельствуют, что пока меня не подслушивают. Пока…

Я достаю из кармана кассету с фотопленкой и рассматриваю ее на свет лампы. Тридцать два кадра. Два из них мне знакомы по газете, а семь—восемь вообще к делу отношения не имеют. На них Брюге отснял уличные сценки, в том числе неизвестную мне красавицу, но совсем прилично одетую. Все остальное — репортаж с места автомобильной катастрофы. Приходится напрягать воображение, обращая в уме негативное изображение в позитивное, светлые силуэты — в темные.

На фотопленке все выглядит безжизненно. Для меня. Вот извлекают из автомобиля мертвого Женю. Кладут на асфальт. Грузовик. Шофер. Прибытие скорой помощи. Чья-то тупая физиономия на мотоцикле.

Меня интересуют снимки автомобиля и грузовика в различных ракурсах. К счастью, на нескольких кадрах — то, что мне надо, хотя и мелким планом. Завтра попрошу Ханке связать меня с фотолабораторией.

И что это за коллега, который, по словам администратора, уходил по вечерам вместе с Женей? Кто он? Ленарт?

Я раздеваюсь, ложусь и тушу свет.

Вновь перебираю в памяти итоги дня. Миниатюрный микрофон в разбитой машине. Как-то странно повернутая стопка книг на рабочем столе Жени.

Смерть Жени Манолова не результат несчастного случая. Авария была инсценирована. Я не располагаю неопровержимыми доказательствами, но люди, за которыми установлена слежка, редко погибают случайно. А он находился под наблюдением, каждый его шаг внимательно анализировался.

Эта авария была двойной ловушкой. Заранее избраны место и жертва. Предварительно обдуманы все детали. Разбитой машиной никто интересоваться не станет. Техническая экспертиза — и все. Потом на автомобильном кладбище некто купит пять—шесть машин, в том числе и эту, и увезет их на переплавку.

Все должно было бы произойти именно так. Ну, а если бы раны оказались не смертельными? Если бы экспертиза дала повод к сомнениям?

На этот случай подготовлена вторая ловушка: Мано-лов умер в результате сердечного приступа. Он подготовлен тщательно, и мне придется здорово попотеть, меряясь силами с опытным противником…

Внезапно звонит телефон.

Его резкий звон в одно мгновенье заполняет комнату и почти оглушает меня. Я застываю на месте.

Вновь звонок. Теперь я слышу его нормально. Затем осторожно протягиваю руку, будто опасаясь наткнуться на ядовитую змею, и снимаю трубку.

Линия работает, но в трубке молчание. На другом конце провода кто-то набрал номер и молчит. Может быть, ждет моего вопроса?

Но и я молчу. Не знаю, сколько длится это обоюдное молчание — секунд десять или больше. Наконец на другом конце провода кладут трубку. Кладу трубку и я. В следующую секунду включаю свет и бросаю взгляд на список служебных номеров, приколотый к тумбочке. Набираю номер администратора, хотя и подозреваю, что это ничего не даст. Вероятнее всего пансионат оборудован автоматическим коммутатором.

Так и есть. Администратор объясняет, что в гостинице установлен автоматический коммутатор. По любому городскому телефону можно набрать номер гостиницы, а затем номер комнаты. Очень жаль, но он ничем не может помочь мне.

— А мог ли кто-нибудь позвонить из гостиницы?

Его голос звучит подчеркнуто учтиво:

— Разумеется, это вполне возможно. Чем я еще могу быть вам полезен?

Я благодарю и кладу трубку. Больше мне ничего от него не надо. А вот какие, интересно, были желания у того, кто звонил? Мой номер был набран не по ошибке, ведь в таких случаях обычно приносятся извинения. Может быть кто-то хотел что-то сообщить мне, а потом раздумал? Или хотел записать мой голос? Но для этого совсем не стоило звонить в половине третьего ночи!

Нужно заснуть, причем немедленно. Утром меня ждет много работы. День обещает быть напряженным, а головная боль в таких случаях — излишняя роскошь.

Я натягиваю на себя одеяло и последнее, что помню — зеленые фосфоресцирующие стрелки часов у щеки на подушке. Потом все проваливается в темноту…