"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

воспоминанием, о чем я и написал в романе "Люди не ангелы".
По рассказам старшего брата Якова знаю, что мое рождение было для
родителей крайне желанным: нужен был наследник, который бы со временем
взял на себя хозяйство. Дело в том, что из восьмерых детей в нашей семье
трое умерло. Еще в детстве умерли Архип и Явдоха, а в 1919 году умер
семинарист Демьян. Из сыновей оставались Яков и Борис. Но Яков "выбился в
люди" - выучился и пошел учительствовать, а Борис после женитьбы отделился
на садыбу{1}. Сестра Фанаска вышла замуж и переселилась на хутор
Арсеновка, а сестра Афия поступила на рабфак. Таким образом, мне была
уготована участь принять от родителей хозяйство, девять десятин земли и
стать хлеборобом.
С душевной болью и непониманием вспоминаю о своем раннем детстве и
тогдашнем деревенском быте. Жила наша семья будто и не бедно: хватало
хлеба (но белый пекли только к религиозным праздникам), в чулане было
сало, постное масло из конопли, сахар, полученный за сдачу свеклы на
Степовский сахарный завод, мука, в погребе - картошка и соленья. Но
главной едой за обедом в будни был почему-то чаще всего борщ и на второе
пшенная или гречневая каша. Ели из одной глиняной миски. В собственности
каждого члена семьи - своя "персональная" ложка... А как и где мы, дети,
спали? До сих пор недоумеваю. Ни постоянной постели, ни одеяла, ни
собственной подушки, хотя на кровати они высились до потолка. Засыпал там,
где смаривал сон, чаще на топчане с соломенной подстилкой, покрытой
рядном, зимой - на печке или лежанке. Накрывали меня свиткой или старым
кожухом, под голову - фуфайку. О доме тоже тяжело вспоминать: глинобитный
пол, устланный зимой соломой, слепые от наморози окна, под босыми ногами
скользкий в наледи порог сеней, с которого справлялась малая нужда... Что
же это была за жизнь, по которой мы нередко плачем в своих
воспоминаниях?.. Еще бы! Были, конечно, вёсны с белой кипенью садов. Были
вечерние песни хлопцев и девчат... Были сенокосы, пастушье приволье... На
виду преображалась природа, созревали овощи, ягоды, фрукты. Для нас уже с
малолетства не было никаких тайн: мы знали, откуда берутся телята,
поросята, лошадки, котята, щенки. Загадкой являлись только куриные яйца:
как они оказывались в скорлупе? И еще: взрослея, начинали стесняться
"детского языка", на котором разговаривали с нами родители (хлеб - папа;
вода - апа; молоко - мони; яйцо - коко, мясо - кика, поцелуй - цёми;
длинная рубашка - лёля; щенок - цюця и т. д.).
Я долго не верил в смерть матери, хотя видел ее лежавшей в гробу, видел на
кладбище, как гроб закапывали в землю. Детским умом не мог себе
представить, что ее больше никогда не будет. Часто приходила она ко мне в
сновидениях. А однажды, проснувшись ранним утром на печке, увидел над
собой, среди трещин глинобитного потолка, ее лицо; мать смотрела на меня
немигающими глазами и виновато улыбалась. Я не испугался, даже ощутил
острое желание протянуть руку и прикоснуться к ее губам, но не смог и
пошевельнуться. Когда на печку проник дневной свет, лицо мамы Марины
растворилось в трещинах потолка.
Последний раз видел я мать в небе, когда вместе с другими хлопчиками пас
коров. Это было в Черном яру, примыкающем к нашему лесу. Улегшись на
спины, мы всматривались в белые кучевые облака, радостно обмениваясь друг
с дружкой сообщениями о том, кто что в них видит. Увидеть же в
изменчивости облаков можно многое: забавные фигуры людей, их лица -