"К.С.Станиславский. А.П.Чехов в Художественном театре" - читать интересную книгу автора

выстроенном С.Т.Морозовым специально для наших репетиций на Божедомке. Там
была сцена величиною почти с нашу и маленькая комнатка для смотрящих.
Сюда в день приезда и поспешили прийти Антон Павлович с женой. А на
следующий день Ольга Леонардовна захворала опять, и очень серьезно. Она была
при смерти и думали даже - безнадежна. Антон Павлович не отходил от больной
ни днем, ни ночью, сам делал ей припарки и т.д. А мы, поочередно, дежурили у
него, не ради больной, которая и без того была хорошо обставлена и куда нас
не пускали доктора, а больше ради самого Антона Павловича, чтобы поддержать
в нем бодрость.
В один из таких трудных дней, когда положение больной было особенно
опасно, собрались все близкие и обсуждали, кого из знаменитых врачей
пригласить. Каждый, как это всегда бывает в таких случаях, стоял за своего.
В числе рекомендуемых упоминали одного из врачей, запятнавшего свое имя
каким-то нехорошим поступком в смысле профессиональной этики.
Услыхав его имя, Антон Павлович необыкновенно решительно заявил, что
если пригласят этого врача, то он должен будет навсегда уехать в Америку.
- Послушайте же, я же врач, - говорил он, - за это же меня выгонят из
врачей...
Пока в доме происходил этот разговор, известный деятель театра
Г[иляров]ский, я и один из наших актеров стояли на улице и курили, так как
этого мы никогда не позволяли себе делать в квартире Антона Павловича. У
дома напротив, возле пивной, стояла карета от Иверской. Шел разговор о том,
что молодая жизнь может кончиться. Этот разговор так взволновал Г-ского, что
он заплакал. Чтобы успокоиться, он стал, видимо, придумывать, что бы ему
такое выкинуть. И вдруг без шляпы он перебегает улицу, входит в пивную,
садится в карету из-под Иверской и пьет из бутылки пиво, дает кучеру
Иверской три рубля и просит провезти себя в карете по бульвару. Опешивший
кучер тронул лошадей. Колымага, тяжело подрагивая на ходу, покатила по
бульвару, а оттуда нам приветливо помахивал ручкой Г-ский. Это был тот самый
Г-ский, о котором так любил рассказывать Антон Павлович.
Антон Павлович страшно хохотал, когда ему рассказали об этом.
Одну из шуток Г-ского Антон Павлович очень любил рассказывать.
Однажды, в смутное время, когда часто бросали бомбы и вся полиция была
настороже, по Тверской ехали Антон Павлович и Г-ский. Г-ский держал в руках
завернутую в бумагу тыкву с огурцами. Проезжая мимо городового, Г-ский
останавливает извозчика, подзывает городового и с серьезным, деловым лицом
передает ему в руки завернутую тыкву. Городовой принял в руки тыкву. Когда
извозчик тронул дальше, Г-ский как бы в виде предупреждения крикнул
городовому:
- Бомба!
И шутники унеслись на лихаче дальше по Тверской. А опешивший городовой,
боясь двинуться с места, стоял по середине улицы, бережно держа в руках
завернутую тыкву.
- Я же все оглядывался, - говорил Антон Павлович, - мне хотелось
увидеть, что он будет делать дальше, да так и не увидел.
Наступили летние каникулы, все разъехались, а больной все еще не было
лучше, - она все еще была в опасном положении.
До сих пор, несмотря на долгое знакомство с Антоном Павловичем, я не
чувствовал себя с ним просто, не мог просто относиться к нему, я всегда
помнил, что передо мной знаменитость, и старался казаться умнее, чем я есть.