"К.С.Станиславский. А.П.Чехов в Художественном театре" - читать интересную книгу автора

В этом насмешка и грубость жизни. Первая любовь провинциальной девочки не
замечает ни клетчатых панталон, ни драной обуви, ни вонючей сигары. Это
уродство жизни узнается слишком поздно, когда жизнь изломана, все жертвы
принесены, а любовь обратилась в привычку. Нужны новые иллюзии, так как надо
жить, - и Нина ищет их в вере.
* для морского купания (франц.).
Однако я отвлекся.
Исполнение одной из ролей он осудил строго до жестокости. Трудно было
предположить ее в человеке такой исключительной мягкости. А.П. требовал,
чтоб роль была отобрана немедленно. Не принимал никаких извинений и грозил
запретить дальнейшую постановку пьесы.
Пока шла речь о других ролях, он допускал милую шутку над недостатками
исполнения, но стоило заговорить о неудавшейся роли, как А.П. сразу менял
тон и тяжелыми ударами бил беспощадно:
- Нельзя же, послушайте. У вас же серьезное дело, - говорил он.
Вот мотив его беспощадности.
Этими же словами выяснилось и его отношение к нашему театру. Ни
комплиментов, ни подробной критики, ни поощрений он не высказывал.
Всю эту весну благодаря теплой погоде А.П. провел в Москве и каждый
день бывал на наших репетициях.
Он не вникал в нашу работу. Он просто хотел находиться в атмосфере
искусства и болтать с веселыми актерами. Он любил театр, но пошлости в нем
он не выносил. Она заставляла его или болезненно съеживаться, или бежать
оттуда, где она появлялась.
- Мне же нужно, позвольте, меня ждут. - И он уходил домой, усаживался
на диван и думал.
Через несколько дней, точно рефлексом, А.П. произносил для всех
неожиданно какую-то фразу, и она метко характеризовала оскорбившую его
пошлость.
- Прррынципуально протестую, - неожиданно промолвил он однажды и
закатился продолжительным хохотом. Он вспомнил невообразимо длинную речь
одного не совсем русского человека, говорившего о поэзии русской деревни и
употребившего это слово в своей речи.
Мы, конечно, пользовались каждым случаем, чтобы говорить о "Дяде Ване",
но на наши вопросы А.П. отвечал коротко:
- Там же все написано.
Однако один раз он высказался определенно. Кто-то говорил о виденном в
провинции спектакле "Дяди Вани". Там исполнитель заглавной роли играл его
опустившимся помещиком, в смазных сапогах и в мужицкой рубахе. Так всегда
изображают русских помещиков на сцене.
Боже, что сделалось с А.П. от этой пошлости!
- Нельзя же так, послушайте. У меня же написано: он носит чудесные
галстуки. Чудесные! Поймите, помещики лучше нас с вами одеваются.
И тут дело было не в галстуке, а в главной идее пьесы. Самородок Астров
и поэтически нежный дядя Ваня глохнут в захолустье, а тупица профессор
блаженствует в С.-Петербурге и вместе с себе подобными правит Россией. Вот
затаенный смысл ремарки о галстуке.
"Дядя Ваня" имел у нас большой успех. По окончании спектакля публика
требовала: "Телеграмму Чехову!"
Судя по письмам, А.П. жил всю зиму мечтой о поездке в Москву. Теперь он