"Константин Михайлович Станюкович. Похождения одного матроса (Подлинная история из далекого прошлого)" - читать интересную книгу автора

Но о "живости" нечего было и говорить. Обрадованные, что урвутся на
берег и хоть несколько часов будут в другой обстановке, матросы второй вахты
торопливо мылись, брились, надевали чистые рубахи и сапоги и доставали из
своих чемоданчиков деньги.
Кирюшкин сунул в карман штанов единственный имевшийся у него доллар,
предвкушая удовольствие весь его пропить. Чайкин, не пивший своей ежедневной
казенной чарки и получавший за нее деньги, бережно завязал в угол платка
английский золотой и, кроме того, спрятал в карман еще два доллара - все
свои капиталы, рассчитывая на берегу купить себе фуфайку, две матросские
рубахи, нож и какой-нибудь гостинец, в виде платка, для матери. Он был ее
любимцем и не забыл еще материнских ласк, не забыл беспредельного горя
старухи, когда ее Васютку взяли в рекруты. В прежние времена служба солдата
и матроса была долгая, двадцать пять лет, и потому матери, расстававшиеся с
сыновьями-солдатами, прощались с ними навсегда. Больше не для кого было
Чайкину припасать гостинцы в деревню: жена его умерла за месяц до того, как
его взяли на службу; отца тоже в живых не было, два брата жили в городе, и
Чайкин их почти не знал.
Рассчитывал Чайкин тоже и походить по городу, посмотреть на людей,
которые, по рассказам старых матросов, прежде бывавших в Сан-Франциско,
живут вольно и хорошо, и погулять в городском саду. Один земляк-матрос,
ездивший на берег в первой смене, сказывал Чайкину что там очень хорошо и
музыка играет, и Чайкин, большой охотник слушать музыку, хотел непременно
побывать в саду, если найдет его. Вином молодой матрос еще "не занимался".
Он хмелел после двух-трех рюмок водки и, главное, очень боялся вернуться на
клипер в пьяном виде. Хотя взыскивали только с тех матросов, которые
напивались до того, что их приходилось со шлюпки поднимать на клипер на
веревке, но все-таки Чайкин остерегался. Однако стакан-другой пива он
рассчитывал выпить. А то какая же иначе гулянка!
- Ну, что, Вась, собрался? - спросил Кирюшкин, подходя к молодому
матросу, принарядившемуся для "берега".
- Да, Иваныч, любопытно съездить...
- Скажу я тебе, Чайкин, матрос ты во всем форменный, а линьков боишься,
дух в тебе трусливый. Тебе бы на "Голубчике" служить: там другое положение,
там, Вась, командир жалостливый. Тебе, по твоему виду, надо у жалостливых
командиров служить, вот что. А завтра меня опять отдерут! - усмехнувшись,
неожиданно прибавил Кирюшкин.
- За что?
- А за то, что я сегодня напьюсь! Вот за что!
- Ты бы, Иваныч, полегче! - робко и в то же время сердечно промолвил
Чайкин, благодарный Кирюшкину за его заступничество два дня тому назад.
Эти участливые слова молодого матроса, эти кроткие, благодарные глаза
тронули бесшабашного пропойцу. И он, постоянный ругатель, не говоривший
почти ни с кем ласково и готовый облаять всякого, не только не рассердился
на замечание Чайкина и не обругал его, а напротив, взгляд его темных глаз,
обыкновенно суровый, теперь светился нежностью, когда он, понижая голос,
проговорил:
- То-то, никак невозможно, Вась. Такая есть причина! А тебе я любя
скажу: не приучайся ты к этому самому винищу, не жри его... Ну, а я...
Он не докончил речи, как-то горько усмехнулся и, снова принимая свой
ухарский вид, прибавил: