"Константин Михайлович Станюкович. Похождения одного благонамеренного молодого человека, рассказанные им самим" - читать интересную книгу автора

Она тихо усмехнулась и вышла с балкона, забыв на столе цветок, который
держала в руках.
Не прошло и минуты, как она вернулась. Я быстро отдернул розу от своих
губ и казался смущенным. Она взглянула, усмехнулась и не сказала ни слова. Я
сидел, опустив голову, точно виноватый. Меня забавляла игра с этой кокеткой
- забавляла и наполняла сердце каким-то злорадством. Мне нравилось, что она
верит; мне приятно было, что эта светская, блестящая барыня, сперва
третировавшая меня, как лакея, теперь держит себя на равной ноге и даже
намекает о своей неудавшейся жизни с мужем. Конечно, она бесилась, что
называется, с жиру, вообразила о своем несчастии от скуки. Сытая, богатая,
окруженная общим поклонением, не знавшая, куда девать время, - мало ли каких
глупостей не лезло ей в голову? А тут, под боком, молодой, свежий и, по
совести сказать, далеко не уродливый малый, с пробивающимся пушком на
румяных щеках, не смеющий поднять глаз на блестящую барыню и втайне по ней
страдающий. Положение интересное для такой милой бездельницы, как она! Можно
поиграть, позабавиться, пощекотать нервы двадцатитрехлетнего "мальчика"
крепким пожатием, нежным взглядом, тонким, опьяняющим ароматом, которым,
казалось, было пропитано все ее существо; пожалуй, пощекотать и свои нервы и
потом забыть, как прошлогодний снег, несчастного учителя и с веселой
усмешкой рассказывать какой-нибудь подобной же бездельнице, как смешон был
этот медвежонок, осмеливавшийся робко вздыхать и вздрагивать в присутствии
красавицы. Если я поступал неискренно, то у меня по крайней мере было
оправдание. Я хотел ей понравиться, чтобы через мужа добиться положения, а
она... Что оправдывало эту барыню, опытную светскую женщину двадцати
шести-семи лет? Что заставляло ее как бы нечаянно спускать косынку с плеч и
повертывать голыми плечами перед "скромным мальчиком", заставляя его
вздрагивать не на шутку?
А с каким презрением эта же самая женщина говорила иногда о
безнравственности прислуги; как жестока она была в своих приговорах, когда
вопрос касался какой-нибудь девушки, оставившей родительский дом! Тогда
глаза ее сверкали злостью, и она говорила о "нравственном падении" с
патетической восторженностью, отыскивая во всем грязную сторону и относясь к
"непорядочным" людям с нескрываемым презрением, хотя и была деятельным
членом какого-то благотворительного общества.
"Вот она, - нередко думал я, весело усмехаясь, - этот образец
добродетели, эта ненавистница мужчин, какою рекомендовал мне ее шут
гороховый Остроумов! Она не прочь "пошалить" с "мальчиком", но так
"пошалить", чтобы все было прилично и чтобы никто не смел кинуть камень
осуждения в эту добродетель, защищенную богатством, связями и изящными
формами".
Заметив мое смущение, Елена Александровна приблизилась ко мне и тихо
проговорила:
- Что это вы задумались и повесили голову? Верно, деревня уже надоела
вам и вам хочется скорей в Петербург? Кстати, извините за вопрос, вы знаете,
женщины так любопытны, - добавила она, смеясь, - с кем это вы ведете такую
деятельную переписку? Каждую неделю мне подают два-три письма из Петербурга
на ваше имя.
- Это старая тетка мне пишет.
- Советует, верно, не скучать в деревне?
- Я не скучаю!.. - прошептал я.