"Константин Михайлович Станюкович. Жрецы" - читать интересную книгу автора

худенький старичок в мешковатом фраке, с седой бородой клином и с длинным
носом, придававшим его добродушному лицу несколько птичий вид, кланялся
направо и налево, двигаясь мелкими шажками среди рукоплескавшей толпы, и
поминутно останавливался, чтобы пожать руки встречающимся знакомым и
благодарить за поздравления, добавляя слова благодарности взглядом, который
будто говорил, что он, Андрей Михайлович Косицкий, не виноват во всем том,
что происходит, и просит снисхождения.
Не ожидавший такого многолюдства и сконфуженный аплодисментами и тем,
что служит предметом общего внимания, он, видимо, находился в затруднении: в
какую сторону залы ему направиться, остановиться ли или идти, и что вообще
предпринять. В этот затруднительный момент он невольно вспомнил совет своей
супруги, преподанный еще сегодня утром: "Не быть хоть на юбилее рассеянной
фефелой и держать себя с достоинством!"
"Ей хорошо давать указания, а попробовала бы она быть в моем
положении!" - невольно подумал смущенный и взволнованный юбиляр, снова
кланяясь на аплодисменты и обрадованно останавливаясь около знакомого, точно
ища у него помощи.
Но Иван Петрович Звенигородцев недаром был превосходным распорядителем
на всяких торжествах, и не напрасно же его в шутку звали
"обер-церемониймейстером".
Как только смолкли приветственные рукоплескания, его кругленькая,
толстенькая фигурка вынырнула из толпы, и он, сияющий и торжественный,
словно бы сам был юбиляром, очутился около Косицкого и фамильярно, в
качестве друга, подхватив его под руку, повел юбиляра, как послушного бычка
на веревочке, в соседнюю комнату к громадному столу, сплошь уставленному
всевозможными закусками.
- Ты, Андрей Михайлыч, кажется, померанцевую?
Это была первая обыденная фраза, которую сегодня услыхал старик. С утра
к нему на квартиру являлись разные депутации, говорили речи в приподнятом
тоне, волновавшие и трогавшие Андрея Михайловича. Он порядком таки устал и
до сих пор находился в напряженном состоянии. Вопрос о водке словно бы
возвратил его к привычной ему действительности, и он мог попросту ответить с
шутливым укором, аппетитно поглядывая на закуски:
- А еще приятель! Я, Иван Петрович, очищенную!
- Прости, голубчик. Я и забыл... Это Лев Александрыч пьет померанцевую!
Звенигородцев налил две рюмки, но, прежде чем чокнуться, не мог,
конечно, не выразить своих чувств публично. Распоряжаясь юбиляром, как своей
собственностью, он привлек его к себе и так крепко поцеловал трижды в губы,
что шатавшийся передний зуб юбиляра чуть было не выпал, и Андрей Михайлович
благодарно поморщился от боли.
Чокнувшись затем с юбиляром и проглотив рюмку водки, Звенигородцев
куда-то исчез.
Толпа обступила плотной стеной закусочный стол. Закусывали, по
московскому обыкновению, долго и основательно. Только бедняга юбиляр,
несмотря на желание попробовать закусок основательно, никак не мог этого
сделать и некоторое время стоял с пустой тарелочкой в руке, не имея
возможности что-нибудь себе положить. К нему не переставая подходили добрые
знакомые с поздравлениями и к нему подводили незнакомых почитателей и
почитательниц его ученой деятельности, с которой они, впрочем, были
незнакомы, считавших долгом выразить старику свое уважение. Поневоле