"Константин Михайлович Станюкович. Мрачный штурман" - читать интересную книгу автора

плавание безбородыми, безусыми юношами, а теперь возвращаются молодыми
людьми, с загорелыми, огрубевшими, свежими лицами, с шелковистыми бородками,
окрепшими голосами, с некоторой напускною серьезностью и преувеличенным
щегольством манерами заправских "морских волчков".
Каждого из них давно нетерпеливо поджидают в семьях. Каждого сладко
манит радость свидания после долгой разлуки и давно не испытанная прелесть
родного гнезда, где мать и подростки сестры и братья с благоговейным
вниманием и с гордой любовью будут слушать по вечерам, собравшись тесным
кружком, рассказы вернувшегося странника. И вся обстановка "той" жизни,
совсем не похожая на настоящую, кажется теперь особенно уютной, приятной и
милой.
"Там" не будет ни "мокрых" ночных вахт, ни постоянной качки, ни
штормов, наводящих трепет, бережно скрываемый от чужих глаз под видом
небрежного равнодушия, ни отчаянных "разносов" свирепеющего от вечного
одиночества капитана, который приучил себя каждому пустяку придавать
серьезное значение, ни замечаний педанта старшего офицера, представляющегося
занятым одной лишь службой. "Там" не услышишь этих внезапных, способных
разбудить мертвого, окриков боцмана: "Пошел все наверх рифы брать!" -
окриков, заставляющих среди ночи выскакивать из теплой койки и, наскоро
одевшись, стремглав лететь наверх на палубу. "Там" не придется постоянно и
неизменно видеть одних и тех же людей, сведенных на пространстве длиною в
сто шестьдесят фут; обязательное непрерывное общение с ними делает подчас
самых лучших людей невыносимыми друг другу, по крайней мере на время, пока
"берег" с его удовольствиями не даст новых впечатлений, и эти самые люди,
казавшиеся благодаря скуке и однообразию томительного тридцатидневного
перехода "невыносимыми", - снова кажутся не такими уж тяжелыми людьми, и
беседы с ними после "берега" опять получают интерес. "Там" нет этой тесной
каютки, где все "принайтовлено", - узкой и темной, с наглухо "задраенным"
иллюминатором, обмываемым седой волной, которая иногда невольно заставляет
думать, что лишь несколько дюймов дерева отделяют человека от этого
страшно-таинственного бездонного океана, которому ничего не стоит поглотить
корвет со всеми его обитателями. Какая-нибудь роковая случайность -
столкновение, пожар, ураган - и... все кончено. Океан, по-прежнему
загадочный и таинственный, с прежним бессмысленным бешенством будет катить
свои седые валы над местом, где только что волновались, мечтали, надеялись,
- словом жили две сотни людей...
Такие мысли об "изнанке" плавания теперь чаще лезут в голову, хотя, по
ложному стыду, о них никто не решается говорить. И возвращение становится
еще желаннее и милее. И разговоры о поездках в разные уголки России не
истощаются среди молодежи.


III

Семейные люди - доктор, механик и артиллерист - никуда не собираются.
Им только бы поскорей добраться до Кронштадта, где свиты оставленные ими
гнезда. Люди солидных лет, они не пускаются в откровенные излияния, но зато
обнаруживают малодушное нетерпение и раздражительность каждый раз, когда
засвежеет противный ветер, разводя большое волнение, и "Грозный", не
отличающийся сильной машиной, еле подвигается вперед, клюя носом и с трудом