"Константин Михайлович Станюкович. Тоска" - читать интересную книгу автора

побашковатее, а сестра - вовсе дура. Воображает, что умна, все сама может. А
главная причина - очень льстится на мужчинов, - с раздражением проговорил
боцман.
- Это ты про что, земляк?
С этими словами к нему вошел пожилой, чернявый, коротко остриженный
русский матрос.
- Ты с какого судна?
- Боцман с "Нырка". А ты?
- Рулевой с конверта "Грозящий".
- Как тебя звать?
- Иван Поярков.
- Садись, - сказал боцман.
И земляки пожали друг другу руки.
- Ты чем же болен? - спросил боцман.
Лицо матроса было худое и землистое. Все черты были заострены.
В глазах горел лихорадочный блеск. Голос его был глухой.
- Грудью. Знобит все. Да здесь в тепле полегчает. Дохтур обещает, что
выправит, - уверенно и радостно проговорил матрос.
- Конечно, выправишься. Я служил на конверте с одним фор-марсовым; так
он тоже был болен грудью и страсть как поправился, когда конверт вошел в
теплые места. Теперь словно бык.
Матрос жадно слушал боцмана и видимо обрадовался.
- А как тебя звать?
- Арсентий-Иванычем зовут ребята.
- А ты по какой причине в госпитале?
- Зря. По чужой глупости. Ничего не болит, только тоска, а меня сюда
законопатили. Скорей бы поправка мне вышла в Кронштадте, а вот дохтур не
пущает.
И боцман, обрадованный, что может поговорить с земляком, да еще с
матросом, как с ним "довольно глупо" поступили, и при этом дал не особенно
лестные характеристики о докторе, капитане и многих офицерах.
- А у вас на конверте как?
Матрос сказал, что пожаловаться на начальство грешно. Капитан добер.
Вовсе не наказывает линьками. И старший офицер не очень допекает, только
любит чистить по морде. Да только рука у него нетяжелая, и бьет без пылу.
- А как же он смеет, ежели такого положения нет? И сами вы дураки и
есть, - вдруг прибавил боцман.
Матрос удивленно взглянул на боцмана.
- Нешто и ты, Арсентий Иваныч, не учишь нашего брата?
- То-то я и был мордобоем; да, спасибо, нашелся человек. И ведь поди, с
виду совсем плюгавый был, - шканечный, а вовсе осрамил, как из-за меня попал
в лазарет. Совсем не мог вынести бою. А он же меня и спас, когда я упал за
борт. Этим самым меня он и оконфузил.
- Ишь ты! - промолвил, вздохнув, матрос.
Земляки долго разговаривали.
Рулевой часто задыхался и, полный надежды, рассказывал, как он
поправится и вернется в Кронштадт. Там его ждет супруга. Еще недавно
прислала весточку. Ждет не дождется. Без тебя, мол, болезного, места не
найтить.
- Можешь ли, Арсентий Иваныч, понять, какая у меня молодчага матроска?