"Константин Михайлович Станюкович. Матроска" - читать интересную книгу автора

Ивановна, вдова-матроска, имевшая ларек на рынке, умная и добрая
старуха, искренне расположенная к Груне и ее мужу, горячо защищала свою
жиличку, когда при ней ее бранили, хотя и догадывалась, что с Груней
случилось что-то недоброе. Недаром она так изменилась в последнее время -
затосковала.
- Все-то этот поганый писаришка врет! Долго ли на бабу наплести? А вы и
рады зубы скалить да языком брехать! - горячилась Ивановна, защищая Аграфену
от общих нападок и глумления.
- Видели, Ивановна, люди видели, как Васька-подлец от Груньки из окна
вылезал! - с какою-то страстностью говорили торговки.
- Кто видел?! Врете вы все, злыни! И тот, кто говорит, что видел,
брешет как пес! Слава богу, я знаю Груньку. Она баба совестная,
правильная... Она и генерал-арестанту и прочим офицерам на их подлости
отказывала, а не то что связаться с щенком... Она не чета каким
другим-прочим.
- Ты, Ивановна, от старости, видно, ничего не видела, а Федосеев-писарь
- зрячий, он небось сам видел, как Васька лез. Твоя Грунька почище
других-прочих будет... Другие-прочие начистоту, а Грунька тишком да из себя
быдто неприступную валяет, фальшит, значит... А ты не фальшь! Известно, без
мужа летом молодой бабе скучно!.. Так ли я говорю, бабочки? - с циничным
смехом заметила толстая, белотелая, вся в веснушках, "рыжая Анка",
матроска-торговка, известная разнообразием и обилием своих любовных авантюр.
- Это верно, Анка!
- Матросы по портам гуляют, а матроскам нешто убиваться из-за них...
- Жирно будет!
И среди этих восклицаний раздался веселый смех молодых баб.
- Вас не перекричишь! Больно горласты! Тьфу!
И Ивановна с сердцем плюнула и, сердитая, примолкла, отвернувшись к
своему ларьку.
Груня скоро почувствовала перемену отношений к себе.
Вскоре после оскорбительного предложения Иванова ей делались и другими
лицами такие же оскорбительные предложения, и к ней на улицах стали снова
приставать, и уже гораздо нахальнее, с разными двусмысленными шуточками,
которые явно намекали на писарька. На рынке ее встречали насмешливыми
улыбками и при появлении шушукались. Даже в доме у экипажного командира, где
барыня обыкновенно особенно ласково говорила с матроской и всегда
приказывала поить ее чаем, и там, казалось Груне, на нее смотрели как-то
иначе, и барыня как будто стала суше.
И бедная матроска и сама ниже опустила голову, и уж не смотрела, как
прежде, прямо и смело всем в глаза, и избегала выходить на улицу без
крайности. День-деньской она стирала, а к вечеру, усталая, горячо молилась и
ложилась спать.
Но сон не скоро смежал ее глаза. Самые безотрадные мысли приходили к
ней в голову, молитва не успокаивала ее смятенной души, полной отчаяния, и
она считала себя великой грешницей, которой нет прощения.


XIII

В один из таких вечеров, когда Аграфена сидела со своими печальными