"Константин Михайлович Станюкович. Решение" - читать интересную книгу автора

человек, не совершивший ничего преступного:
- Здравствуй, Вавочка... Ты, бедная, из-за меня не спала?
И с этими словами, развязность тона которых не исключала однако
некоторой заискивающей трусливости, Борис Николаевич, приблизившись к
креслу, хотел было поднести руку Вавочки к своим губам, как вдруг движением,
полным отвращения, точно Борис Николаевич был весь в проказе и прикосновение
к нему грозило гибелью, Варвара Александровна отдернула вздрагивающую руку и
глухим трагическим голосом своего низкого контральто произнесла:
- Не прикасайтесь ко мне!
Борис Николаевич опешил. Такого начала "бенефисов" еще не бывало в его
супружеской практике, и "вы" еще ни разу не употреблялось.
И, почтительно отступив, он мог только робко и нежно произнести:
- Но, Вавочка... друг мой... выслушай.
- И вы еще смеете говорить!? - вскрикнула Варвара Александровна,
вскакивая с кресла, словно в нем вдруг оказалась игла, и до глубины души
возмущенная недостаточно виноватым видом Бориса Николаевича, который между
тем так виноват.
- Вы смеете еще говорить!? - повторила она, вся закипая гневом и
окидывая уничтожающим взглядом своих сверкнувших глаз человека, который был
пьян, ездил на тройке, ухаживал за Анной Петровной и вернулся в пятом часу
утра, в то время, как жена сидела дома одна... больная.
Слова эти были вступлением к тому, что Варвара Александровна называла:
"серьезно поговорить", а вслед за тем начался и самый разговор, вернее
монолог, так как говорила только Варвара Александровна, а оробевший Борис
Николаевич лишь тщетно пытался вставить слово оправдания, - монолог,
перешедший в одну из тех бурных, неистовых сцен, которые столь любят
подозрительные, страстные и нервные женщины, думающие только о своей любви,
о своих страданиях, оскорблениях и правах и забывающие в своем наивном
эгоизме о каких бы то ни было правах человека, который имеет завидную долю
быть ими безгранично и горячо любимым.
Это было целое драматическое представление впечатлительной,
экспансивной и страстной женщины, легко принимающей фантазию за
действительность, подозрение за факт, частью искреннее, частью несколько
театрально приподнятое, с криками, слезами, угрозами, с жестами отчаяния и
непритворным страданием, - с эффектами и резкими переходами от трагического
шепота глубоко несчастной женщины к властному крику оскорбленной
повелительницы возмутившегося подданного, - от едких оскорбительных
сарказмов и грубых ругательств мучительной ревности к мольбе о пощаде и
уверениям в своей любви и своих добродетелях, - от заклинаний сказать все,
все, всю правду и обещаний просить, если он разлюбил Ваву, к жестоким
упрекам в подлом поведении, в обмане и в черной неблагодарности, - от
злобных насмешек над "подлой тварью", на которую муж мог променять честную
женщину, к угрозам покончить с собой, если он ей изменит...
И затем - истерика и заключительный обморок.
Борис Николаевич, хорошо знакомый с драматической жилкой характера
своей Вавочки, был тем не менее сильно угнетен и в первую минуту считал себя
бесконечно виноватым, готовый каяться, что поехал на тройке, да еще с Анной
Петровной. Удрученный и растерянный, он перенес Вавочку на кровать, давал ей
нюхать соли, нашатырный спирт, осыпал ее поцелуями. Но так как обморок не
проходил и Вавочка лежала без движения, то Борис Николаевич, не вполне