"Константин Михайлович Станюкович. Решение" - читать интересную книгу автора

знакомый с продолжительностью и характером женских обмороков, выбежал из
спальни и, взволнованный и испуганный, хотел было посылать за доктором. Но
старуха-няня, Авдотья Филипповна, державшая втайне всегда сторону Бориса
Николаевича и находившая, что он совсем не по-мужски позволяет помыкать
собой вместо того, чтобы держать жену в повиновении, - остановила его от
напрасной траты денег на доктора и уверенно объявила, что "все это" у барыни
скоро пройдет от компрессов. Она приложит их сейчас.
- У барыни часто бывает эта самая "мегрень", - дипломатически и не без
иронии назвала няня болезнь Варвары Александровны, - и, ничего себе, скоро
проходит... Варвара Александровна, слава богу, дама здоровая... Не
выспались, - вот и мигрень. А вы напрасно не волнуйтесь, Борис Николаич...
Не из чего... И не ухаживайте сами за барыней, лучше будет. Наша сестра от
потачки только больше дуреет... - конфиденциально прибавила Авдотья
Филипповна. - Эка важность, что поздно вернулись... Вы посидите-ка в
кабинете, пока я побуду у барыни, а Таня займет детей, - подбадривала няня
Бориса Николаевича и взглянула на него с сочувствием и в то же время с
сожалением, что он такая "тряпка".
День прошел в томительном беспокойстве. В квартире стояла тишина, точно
в ней был тяжелобольной. Дети, слышавшие, как мама ругала папу, присмирели и
боялись шумно играть. Мама больна. Мама спит. И все ходили на цыпочках.
А Борис Николаевич, несколько оправившийся от сцены, терзался упреками,
что был откровенен, и дал себе слово впредь о тройках никогда не говорить и
ни одного женского имени при жене не произносить иначе, как с порицанием. Он
и жалел Вавочку, - она так близко принимает все к сердцу, бедная! - и в то
же время находил, что его вина не настолько же, в самом деле, серьезна,
чтобы так расстраиваться и делать такие ужасные сцены. Ведь если подобные
сцены да в частых порциях, то это проявление любви, пожалуй, вроде
каторги... Няня умная женщина и права: не следует потакать... "Эка важность,
что я поздно вернулся и что ездил с Анной Петровной... Ну... поцеловал раза
два руку... Только и всего!"
- Барыня вас просит, - доложила вошедшая Таня, довольно уродливая,
пожилая девушка, любимица барыни.
Криницын с подавленным вздохом вышел из кабинета, как человек, не
знающий, что его ждет: возобновление ли "бенефиса" (примеры бывали) или
помилование. Осторожно ступая, вошел он за ширмы и хотя только что у себя в
кабинете храбрился, считая свою вину не очень тяжкой, - здесь, перед
Вавочкой, благоразумно имел покорный вид кающегося преступника.
Вавочка, хорошо выспавшаяся в течение дня, умытая и надушенная,
успевшая, при помощи маленького зеркала, основательно познакомиться с
наружным видом своего посвежевшего, после сна, лица и с эффектом распущенных
черных волос, ниспадавших по белому фону капота, - лежала, полуосвещенная
мягким светом фонарика, на убранной кровати, полузакрыв глаза, с томным
видом оправляющейся от тяжкого недуга женщины.
Борис Николаевич осторожно взял ее руку, поднес к своим губам и нежно и
продолжительно поцеловал, как бы испрашивая этим поцелуем помилование.
Варвара Александровна, видимо, перестала считать мужа прокаженным, потому
что не только не отняла руки, но даже в ответ слабо, как немощная женщина,
пожала руку Бориса Николаевича, печально вздохнула и, словно вспомнив что-то
тяжелое, заплакала... Слезы тихо струились из ее глаз, но это были слезы
покорной, несчастной женщины и умилили Бориса Николаевича.