"Иван Терентьевич Стариков. Милосердие ("Судьба офицера" #2) " - читать интересную книгу автора

всех этих людей, искалеченных войной. Как Гордей, который пожертвовал всем
личным во имя профессионального долга.
Да, Гордея она любила беспредельно, преклонялась перед ним, но и Андрей
умещался в ее сердце. И вот однажды она поняла, что не представляет своей
дальнейшей жизни без Гордея и без Андрея. И когда возвратился Андрей из
Москвы, она оплакивала не только себя, но и всех несчастных, ее рыдание было
молением о прощении. Она считала, что совершила грех, и потом корила себя и
долго мучилась.
Время текло, унося боль. Кажется, все устоялось - с потерями смирилась,
раны зарубцевались. Жизнь взяла свое! И Людмила уже снова мечтала о своем
личном очаге, о материнстве, и сердце ее жаждало разрядки. И ежеминутно
охватывала потребность видеть Андрея, быть рядом с ним...
Хоть бы скорее поправлялся!
Вдруг омрачилась, вспомнив, что Данила Романович надумал выписать
Андрея из госпиталя на волю, "на гражданку", в деревню. Убедил Гордея в
необходимости этого шага, привлек какую-то лекарку из Киева, которая даже
посоветовала место, куда следует направить капитана, рекомендовала вместо
лекарств позитивные эмоции и всяческие радости - солнце, воздух, воду,
женщин, любовь и созидательный труд. Это Андрею созидательный труд? И хоть
бы вспомнили о ней, Людмиле! Как будто она не рядом и ее мнение никому не
интересно! И что самое страшное: он поедет! Андрей послушает их и поедет
туда, куда укажут Колокольников и Гордей.
"Неужели настал срок возвращения долгов? - испуганно подумала Людмила
Михайловна. - А что? Теперь Андрей покинет меня, и покинет навсегда! Десять
лет назад я отреклась от него, ухватившись обеими руками за краешек грезы!
Нет! Это невозможно! Этого просто нельзя допустить! А как же мы с Гордеем?
Неужели мы для него ничего не значим? Как они, Гордей и Андрей, могут
расстаться? Такая дружба, такое братство!.. Ох, голова идет кругом, мысли
путаются..."
Потом она подумала, что это и стало причиной ее беспокойства, и
поспешила в четырнадцатую палату. Может быть, Андрей и не решится вот так
сразу, после катастрофического приступа, ехать искать новое пристанище? И
она уже успокаивала себя как могла. Мелькнула мысль, словно свет в глаза:
"Ему и нельзя уезжать: а вдруг новый приступ? Ведь там никто не знает, как
оказать помощь. Да он же без меня и без Гордея, как без костылей! Он
останется! Останется! - И сама ужаснулась: - Как я могу такое желать? Да я
спятила! Эгоизм приведет меня к новым потерям, и может быть, более
трагическим... Господи, помоги мне, помоги!.."
Она зашла в палату тихонько, чтобы не разбудить больного. Притворив
дверь, неслышно села на стул. Но Андрей услышал ее и открыл глаза.
- Хорошо, что пришла, - тихо проговорил он. - Когда ты вошла и
вздохнула, я понял: воскрес! Недаром тебя называют солнышком.
- Не нужно, Андрей! - нахмурилась она. - Если другие больные зовут меня
так, то им можно простить - У большинства из них действительно сумеречные
судьбы, беспросветные. Они живые, и им хочется всего человеческого. Для тебя
же хочу быть самой обыкновенной... женщиной.
- Нет, Люда, ты для меня, как и для всех, - и свет, и воздух, и
радость, и надежда. Но кроме всего, ты еще и начало всех начал. Я познал не
только как умирает человек, но и как рождается. Воскреснуть - это заново
родиться. И ты для меня - мать, сестра, невеста.