"Ф.Степун, Семен Л.Франк. Освальд Шпенглер и Закат Европы " - читать интересную книгу автора

целостного смысла человечества, - изживанием, каждый момент которого имеет
свою самодовлеющую ценность и постигается из его связи с всеединством
сверхвременного бытия.
Эта отнесенность всего частного к сверхвременному всеединству есть
необходимое условие непрерывности или связности научного знания вообще, а
такая связность есть основное требование даже самой обыденной,
трезво-эмпирической научной мысли. В этом отношении надо признать, что
Шпенглер, в своих исторических конструкциях, как бы блестящи и подкупающи
они ни были, делает шаг назад - с чисто формально-методической стороны -
даже по сравнению с ходячими, ординарными историческими представлениями. Как
бы односторонни, субъективны и поверхностны ни были обычные представления
хода "мировой истории", во всяком случае они мыслят его, как связное целое,
и пытаются - худо или хорошо - проникнуть в связь или непрерывность,
объединяющие прошлое с настоящим. С этой точки зрения совершаемое Шпенглером
раздробление того исторического процесса, который объемлет и объединяет так
называемые эпохи "античности", "средневековья" и "нового времени", на три
совершенно разнородные, замкнутые в себе и отрешенные друг от друга
культуры - "аполлоновско-античную", "арабско-магическую" и
"западную-фаустовскую", содержит явное умаление и искажение уже достигнутого
исторического знания. Все, что он говорит об этих трех культурах, само по
себе по большей части очень метко и очень верно, и мы невольно поддаемся
тонкости и глубине его интуиций. За всем тем остается явно неверной сама
картина р а з д р о б л е н н о с т и целого европейской истории на эти три
замкнутые культуры, и исчерпанности его их последовательной сменой. Сходное
и внутренно-близкое оказывается здесь разложенным на совершенно разные и
непримиримые между собой культурные эпохи, в других отношениях глубоко
разнородное искусственно сближается, а для многого вообще не остается места
в этой схеме. Шпенглеру не удается нас переубедить, напр. [имер], в том, что
миросозерцание Бл. Августина, которое по его концепции относится к
магической "арабской" культуре, не содержит моментов того "фаустовского"
томления духа по бесконечности, которое, по Шпенглеру, впервые зарождается в
эпоху крестовых походов, или в том, что в известном смысле уже древний
Гераклит полон этого "фаустовского" духа (в широком смысле, в каком этот
термин употребляет Шпенглер). С другой стороны, он не может нас убедить в
том, что ренессанс не положил грани между новым временем и т. [ак]
называемым "средневековьем", что различие между "магическим" человеком
скажем, девятого или десятого века и "фаустовским" человеком двенадцатого
или тринадцатого века (между, напр. [имер, ] Скотом Эриугеной и Данте)
неизмеримо более велико и принципиально, чем различие, напр. [имер, ] между
Данте и Гете (которые суть оба - представители "фаустовской" культуры). И
наконец, - что самое важное - весь блеск художественных интуиций Шпенглера
бессилен убедить нас в том, что христианство - которое в его концепции
вообще совершенно исчезает, как особое культурное начало, и раздробляется
между "арабско-магической" и "западно-фаустовской" культурами, - не было
особым культурным началом, внесшим в дух человечества какой-то новый момент
(в чем бы его ни находить и как бы его ни оценивать по существу). В конечном
счете, когда обдумываешь такие и им подобные натяжки и пробелы, начинаешь
сознавать что-то неладное в самой идее "культурной эпохи", намеченной у
Шпенглера. Абсолютный характер этого понятия у Шпенглера, в силу которого в
пределах о д н о й культуры все окрашено е д и н ы м стилем, проникнуто е д