"Ф.Степун, Семен Л.Франк. Освальд Шпенглер и Закат Европы " - читать интересную книгу автора

и н ы м духом, и, наоборот, между разными культурами не оказывается н и ч е
г о общего, и самый переход от одной к другой выражен лишь через отмирание
одной и зарождение другой, без всякой внутренной непрерывности - этот
абсолютный характер идеи "культурной эпохи" начинает сознаваться, как
предвзятая схема или, по крайней мере, как преувеличение. Он противоречит
единству и непрерывности исторического развития. Очевидно, те исторические
единства, которые с таким блеском и яркостью интуиции намечает Шпенглер в
лице своих "великих культур", суть все же не единственные и не абсолютные
деления истории, не какие-то замкнутые в себе и обособленные друг от друга
острова в океане истории, а лишь относительные единства, наряду с которыми
существуют и п е р е к р е щ и в а ю т с я с ними сближающие их между собой
деления иного рода. Они суть не замкнутые и обособленные острова, а как бы
великие волны исторического океана, которые соприкасаются одна с другой,
часто сливаются в еще более широкие волны, часто сталкиваются с волнами и н
о г о измерения, так что нарушается всякая четкость ритма в подъеме и упадке
отдельных волн.
Эта абсолютизация по существу относительных категорий - дань, которую
релятивизм Шпенглера (как и всякий релятивизм) платит абсолютизму, который
он тщетно пытается подавить - особенно явственно сказывается в том, что
религиозный дух культуры, не укладывающийся в его схемы, оказывается у него
совершенно затушеванным, оттесненным куда-то на периферию жизни. Он много и,
как всегда, умно и тонко говорит о с т и л я х различных культов и догматов,
но собственно живое религиозное начало, как носитель и сила культурного
творчества, у него совершенно отсутствует. Мы уже указывали, что
христианство вообще исчезает у него, не находя себе места в его схемах; оно
разрезывается пополам двойственностью между "магической" и "фаустовской"
культурой; причем одна половина его сливается в культурное единство с
исламом, или с средневековым арабским пантеизмом, а другая половина
растворяется в одно целое вместе с ренессансом, и даже эпохой просвещения и
современным капитализмом. Точно также он признает и отчасти с большей
тонкостью изображает индийскую, вавилонскую, египетскую, даже китайскую
культуру, но культурно-историческая роль иудейского монотеизма даже не
поминается у него. А между тем, как бы кто ни относился к религии по
существу, совершенно несомненно с чисто исторической точки зрения, что
всякая культура произрастает прежде всего из недр определенного религиозного
духа. Этим мы затрагиваем другой существенный пробел творчества Шпенглера.
Его исторические, как и его философские интуиции суть интуиции
художественные, эстетические; религиозной интуиции он лишен, а потому лишен
и религиозно-исторического чутья. Где он говорит о религии, она является у
него либо только в роли духовного м а т е р и а л а, формируемого силами
эстетического порядка, либо подменяется э с т е т и ч е с к о й м е т а ф и
з и к о й. Та сила, которая у него творит культуру есть, собственно, х у д о
ж е с т в е н н а я сила духа; тот духовный порыв человеческого духа,
который творит статую и картину, музыку и поэзию, у Шпенглера творит также и
Бога, и народный быт, и государственный порядок. Или, если Шпенглер намекает
на силу более глубокого, целостного порядка - в указании на метафизический с
т р а х и метафизическую м е ч т у в душе, творящей культуру, - то этот
намек только остается намеком, а в осуществлении его идея целостного
религиозного духа подменяется идеей художественного духа, который находит
свое выражение и удовлетворение в пластическом формировании мировых образов.