"Этель Стивенс. Прекрасная пленница " - читать интересную книгу автора

арабов чересчур дорог, - небрежно ответил кузен.
Музыка возобновилась. Риккардо внимательно присмотрелся к инструментам:
был тут странный, с одной струной инструмент, сделанный из черепахового
щита, затем бамбуковая флейта и два барабана, которые собственно
представляли собой глиняные глазированные кувшины - один из них был зеленый,
другой синий, - у которых дно было выбито и отверстие затянуто кожей.
Но вот женщины задвигались, и одна из них встала, улыбаясь. Была в ней
какая-то грубая красота: большие глаза, очень густо подведенные, правильные
черты. Но как могла она танцевать при такой тучности? Впрочем, танцем это
навряд ли можно было бы назвать. Танцевала не женщина, а тот излишек плоти у
нее на груди, на бедрах, который поднимался и двигался, как волны морские.
Иногда она поворачивалась спиной к публике или откидывалась назад, показывая
обнаженные груди.
Сальваторе зевал и, наконец, не выдержал, направился к высокому арабу,
стоявшему невдалеке. Действительно, тот оказался Али Хабибом, хозяином. Он
учтиво, хотя и с видом превосходства, как показалось Риккардо, выслушал то,
что говорил Сальваторе.
Потом сделал знак одному из музыкантов. Тот вышел. Сальваторе вернулся.
- Есть еще одна особенная танцовщица, за ней послали.
Танцевавшая женщина вернулась на свое место. Музыканты перешли на
другой, более легкий мотив. Барабанная дробь участилась. По предложению
молодого араба, Риккардо снова набил свою трубку, и снова тонкая дымка
затянула все предметы.
- Вот! - взволнованно крикнул Сальваторе.
Впереди полукруга гурий, освещенная светом факелов, появилась женщина,
с головы до ног завернутая в шелковое покрывало темно-красного цвета. Она
медленно продвинулась на середину и вдруг быстрым движением стянула вокруг
себя складки своего покрывала так, что отчетливо обрисовались все линии ее
тела. Это было сделано так искусно, что кругом пошел шепот одобрения.
Лица арабов впервые оживились. Они нагнулись вперед, улыбаясь, смотрели
на темно-красную фигуру и издавали восклицания восторга и удивления.
- Али Хабиб говорит, что она танцует иногда перед беем; в
Константинополе получила изумруд от самого султана; объездила весь свет, -
пояснил Сальваторе. - Я хотел бы, чтобы она задвигалась - стоит как мертвая.
Они ожидали, стараясь найти хотя бы признак жизни, напряженно
вглядываясь.
Наконец! Закутанная в саван фигура затрепетала. Шевельнулась,
нагнулась, заколыхалась, - сначала медленно, как трава при первой ласке
предрассветного ветерка. Казалось, мумия медленно пробуждается к жизни.
Казалось, даже ткань, которой она была одета, меняет оттенок: тусклый
темно-красный на более яркий.
Риккардо смотрел, зачарованный. Она не танцевала в европейском смысле
слова, но в каждой позе, в каждом движении ее гибкого тела было энергии и
порыва не меньше, чем в вихре самой дикой тарантеллы. Музыка звучала громче.
Ярко-красная ткань мерцала как пламя, колебалась, то казалась совсем
прозрачной, то становилась плотной.
Возобновилась пляска плоти. Но теперь это была не инертная колыхающаяся
масса, а человеческое тело, владеющее всеми мускулами и выражающее все
оттенки страсти. Риккардо вспомнилась легкая зыбь, какая проходит по телу
змеи, когда она медленно подвигается вперед. Вдруг - проблеск - края ткани