"Мартин Стивен. Совесть короля ("Генри Грэшем" #2)" - читать интересную книгу автора

бывает только в театре. Представление началось.

- Кто тут?
- Нет, ты ответь. Стой, назови себя!

Хотя "Гамлет" шел уже далеко не первый год, он по-прежнему собирал
полный зал. Тем более сегодня, когда главную роль играл сам великий Бербедж.
В мгновение ока зрители из английского лета переносились в холодные стены
Эльсинора, переносились благодаря лишь нескольким произнесенным словам. Двое
дрожащих стражников, напуганных привидением. Одного этого было достаточно,
чтобы зал притих, как по мановению волшебной палочки. Люди были там, в
воображаемом мире Датского королевства, вместе с героями пьесы.
Актер ненадолго провалился в сон - как он заметил, подобное всегда
случалось с ним после приступов тошноты, - но вскоре проснулся и вздрогнул.
В части "Гамлета", известной как "пьеса в пьесе", отец принца, на сей раз в
исполнении старины Бена, должен был быть отравлен, причем яд вливали ему в
ухо. С дьявольскими ужимками и гримасами Луциан, отравитель, потрясал
флаконом в знак триумфа. "Странно, - подумал Актер, - первый раз вижу этот
пузырек". Обычно тот был мерзко-зеленым, уже своим цветом возвещая о чем-то
отвратительном и гибельном. На этот раз флакон в руках у Луциана оказался
синего цвета и довольно изысканной формы. Луциан влил яд в ухо старому
Гамлету.
Актер всегда относился к этой части пьесы с неприязнью. Жидкость в
пузырьке бывала холодной. Ему так и не удалось убедить остальных оставить
емкость пустой и просто изобразить вливание жидкости. В труппе давно уже
ходили шутки по этому поводу. Стоило холодной воде достичь внутреннего уха,
как Актер начинал конвульсивно дергаться. Ничего плохого в этом, разумеется,
не было. Коль вещество призвано убить, то без судорог, пусть даже
притворных, никак не обойтись.
- Тебе не кажется, что Бен переигрывает, а? - сказал Кондел,
придвинувшись ближе к Актеру. Старый Гамлет буквально бился в конвульсиях,
метался в кровати, задыхаясь и издавая сдавленные стоны.
"Какая жалость! - подумал Актер. - Как ни старайся, старина Бен, твои
потуги вряд ли кто-либо оценит". С момента отравления пьеса превратилась в
хаос - терзаемый угрызениями совести, король в ярости встал и, громко топая,
вышел вон. Гамлет продолжал что-то вещать со сцены, король уже почти
разоблачил себя, и никто даже не удосужился взглянуть на старого актера,
который явно переусердствовал, изображая предсмертные муки, - до него уже
никому не было дела. Бен напрасно растрачивал себя... на его губах даже
появилась белая пена.
Нет, что-то здесь неправильно!..
Актер чувствовал это даже из-за кулис. Его коллеги на сцене уловили
сигнал. Дрожь. Она всегда охватывала исполнителей, стоило чему-то пойти не
так, как задумано. Глаза Горацио бегали туда-сюда, Гамлет невыразительно
мямлил свои реплики и даже пропустил несколько строф. Король Клавдий стоял,
кипя яростью. Всем - и придворным, и актерам - следовало бы покинуть сцену.
Тело старого Бена оставалось на прежнем месте.
- Господи помилуй! - воскликнул Кондел. - Черт побери!.. Почему он не
встает и не уходит?!
Тело никогда не оставляли лежать на сцене. Таково было золотое правило.