"Нил Стивенсон. Одалиска ("Барочный цикл: Ртуть" #3) " - читать интересную книгу автора

те верноподданнические чувства, которые питаете и всегда питали к нему,
невзирая на события двадцатилетней давности, о коих, сдается, и без того уже
сказано слишком много.
Ему потребовалась еще четверть часа, чтобы завершить фразу. Прежде чем
прикончить ее из милости, Роджер исхитрился пропеть дифирамбы доктору
Хэммонду и доктору Гриффину, сравнив одного с Асклепием, другого с
Гиппократом и не преминув в то же время отпустить несколько
осторожно-хвалебных замечаний в адрес всех врачей, на сто ярдов
приближавшихся к королю за последний месяц. Кроме того, он сумел (как почти
восхищенно отметил Даниель) доходчиво объяснить присутствующим, какая
катастрофа разразится, если король умрет и предаст Англию в руки безумного
паписта, герцога Йоркского, и в том же пассаже и практически е тех же словах
заверить, что Йорк - отличный малый, и ради блага страны им следовало бы
немедленно придушить Карла II подушкой. Подобным же образом в своего рода
рекурсивной фуге придаточных предложений он смог провозгласить Дрейка
Уотерхауза лучшим из англичан, умом и совестью нации, и признать, что,
взорвав его с помощью тонны пороха, Карл II явил миру величайший пример
монаршего гения, делающего его столь колоссальной фигурой, - или
деспотичного произвола, внушающего светлые надежды на воцарение его брата.
Все это - покуда Даниель и врачи тащились за ним через передние,
коридоры, галереи, покои и часовни Уайтхолла. Возможно, когда-то весь дворец
состоял из одного здания, но теперь уже никто не помнил, какое из них было
первым. Новые лепились с той скоростью, с какой успевали подвозить камень и
раствор; между чрезмерно отстоящими флигелями, словно бельевые веревки,
протянули галереи, между ними возникли дворы, которые со временем делились
на дворики и зарастали новыми постройками. Потом строители принялись
закладывать старые окна и двери и прорубать новые, затем закладывать новые и
разбирать старые или прорубать еще более новые, Так или иначе, в каждой
клетушке, комнате или зале гнездилась своя клика придворных, как у каждого
клочка Германии был свой барон. Соответственно, путь от пристани до
королевской опочивальни пролегал через множество границ и, следуй они в
молчании, был бы связан со множеством протокольных трений. Однако маркиз
уверенно вел докторов через лабиринт, ни на мгновение не прекращая речь:
подвиг, сравнимый с тем, чтобы проскакать верхом через винный погреб, налету
вдевая нитку в иголку. Даниель потерял счет кликам и камарильям, которые
они, поприветствовав, оставили позади; однако он приметил изрядное число
католиков и немало иезуитов. Роджер вел их по ломаной дуге, огибающей покои
королевы; давным-давно превращенные в подобие португальского женского
монастыря с молитвенниками и жуткой богослужебной утварью, покои, тем не
менее, бурлили своими собственными интригами. Миновали королевскую часовню,
из которой и брало начало это католическое вторжение, что не особо удивило
Даниеля, но подняло бы на ноги девять десятых Англии, если бы стало известно
за пределами дворца.
Наконец подошли к двери в королевскую опочивальню, и Роджер изумил
всех, закончив-таки фразу. Он изловчился отделить врачей от Даниеля и в
чем-то кратко их наставить, прежде чем впустить в комнату.
- Что вы им сказали? - спросил Даниель, когда маркиз вернулся.
- Что, если они достанут ланцеты, я из их мудей теннисных мячиков
понаделаю, - разъяснил Роджер. - У меня к вам поручение, Даниель: ступайте к
герцогу Йоркскому и сообщите ему о здоровье брата.