"Р.Л.Стивенсон. Уир Гермистон" - читать интересную книгу автора

навсегда заняло в памяти Арчи особое место: за дорогу отец успел
пересказать ему, с начала и до конца, с потрясающими подробностями,
три настоящих дела об убийстве.
Арчи прошел обычный путь всех эдинбургских мальчиков: учился в
школе, потом поступил в университет; и Гермистон все это время едва
утруждал себя проявлением даже видимости интереса к успехам сына в
науках. Правда, каждый день после обеда мальчика по особому знаку
приводили пред очи отца - он получал горсть орехов и стакан
портвейна, который выпивал под сардоническим взглядом судьи. "Ну,
сэр, что вы сегодня проходили по вашей книжке?" - саркастически
спрашивал милорд и задавал сыну несколько вопросов на юридической
латыни. Ребенку, только еще одолевавшему начала, Кордерия, Папиниан
и Павел оказывались, естественно, не под силу. Но папаша ничего
другого не помнил. Он не был суров с юным школяром, приобретя за
годы судейства неисчерпаемый запас долготерпения, но не заботился ни
скрыть, ни поудачнее выразить свое разочарование. "М-да, тебе еще
многому предстоит выучиться", - мог небрежно заметить милорд, не
подавляя зевка, и тут же снова погрузиться в свои мысли на все
время, пока ребенка не уводили спать, а милорд, захватив графин и
стакан, перебирался в задние покои, окна которых выходили на луга, и
там сидел над своими делами далеко за полночь. В Эдинбургском суде
не было человека осведомленнее, чем он; его профессиональная память
вызывала изумление; если приходилось высказываться по какому-то делу
без предварительной подготовки, никто не мог сделать это
основательнее, чем он, и, однако, никто тщательнее его не готовился
к слушанию. Нет сомнения, что, засиживаясь так до глубокой ночи или
задумываясь за столом и забывая о присутствии сына, его милость
вкушал от тайных радостей, недоступных простым смертным. Отдаваться
всем существом одному интеллектуальному занятию - это и значит
достичь успеха в жизни; но, пожалуй, только в юриспруденции и высшей
математике такая поглощенность может длиться всю жизнь, не принося
поздних сожалений, и в самой себе находить постоянную несуетную
награду. Эта атмосфера отцовского самозабвенного трудолюбия была для
Арчи лучшей школой. Правда, она не прельщала его, даже, наоборот,
отталкивала и угнетала. Все это так. Тем не менее она
присутствовала, неприметная, как тиканье часов, и суровый идеал
делал свое дело, подобно безвкусному, но ежедневно принимаемому
укрепляющему средству.
Но Гермистон все же не был целиком предан одной страсти. Он еще
отличался приверженностью к вину; он просиживал за графином до зари
и прямо из-за стола отправлялся в суд, сохраняя ясную голову и
твердую руку. После третьей бутылки в нем начинали отчетливо
проступать плебейские черты; резче делался простонародный выговор;
грубее - тупые простонародные шутки; он становился гораздо менее
грозным и неизмеримо более отвратительным. Мальчик же унаследовал от
Джин Резерфорд болезненную брезгливость, странно сочетавшуюся с
безудержной вспыльчивостью. На школьном дворе в кругу товарищей
детских игр он кулаками расплачивался за грубое слово; за отцовским
столом (когда подошло ему время присутствовать на этих попойках) он
бледнел от омерзения и молчал. Изо всех гостей отца только один не