"Питер Страуб. Возвращение в Арден" - читать интересную книгу автора

Муз (ну и фамилия!), каждый час выходивший в эфир со сводкой новостей,
объявил: "Полиция пока не продвинулась в поисках того, кто совершил самое
ужасное преступление в истории Ардена - убийство Гвен Олсон. Тело
двенадцатилетней школьницы нашли рано утром рыбаки на пустоши возле реки
Бланделл. Шериф Говр заявил, что он и его люди все время посвятят раскрытию
этого преступления. За прошедшие восемь часов..."
Я выключил радио.
В городах с таких сообщений начинается каждое утро, но я выключил радио
не из пресыщенности. Меня вдруг озарило, что я увижу Алисон, что она
выполнит договор, заключенный нами двадцать лет назад. Моя кузина Алисон
Грининг - я не видел ее с той ночи, когда наше нагое слияние стало
окончательным разделением.
Я не могу объяснить, почему я вдруг решил, что Алисон вернется, но,
думаю, это связано с чувством свободы, охватившим меня. Ведь Алисон, когда я
знал ее, всегда означала для меня свободу и силу воли - она ведь
подчинялась только своим правилам. Как бы то ни было, я долю секунды
переживал это чувство, все еще держась за выключатель радио, а потом загнал
его внутрь, думая: "что будет, то и будет". Я свою часть клятвы выполнил -
я вернулся в Арден.
Наконец четырехполосное шоссе взобралось на холм и пошло под уклон, к
высокому железному мосту. Спускаясь здесь, мой отец всегда говорил: "Ну,
теперь полетели", - и нажимал на газ. Я ахал в предвкушении, и мы мчались
по дрожащему мосту, будто и впрямь собирались взлететь. Отсюда до фермы было
совсем близко, и я с замиранием сердца оглядывал мелькавшие с обеих сторон
бесконечные пшеничные поля.

Между мостом и фермой моей бабушки мне попадалось еще много знакомых
мест - дороги, здания, даже деревья, которые росли здесь в пору моего
детства, озаренные светом каникул. На правом перекрестке за мостом я съехал
с шоссе, которое уходило на Арден, и выехал на узкую дорогу, ведущую в
долину. Чуть погодя, когда на горизонте бескрайних полей уже показались
заросшие лесом холмы, я увидел еще более узкую дорожку к дому тети Ринн.
Конечно, она давно умерла. Дети имеют самое приблизительное представление о
возрасте взрослых, для них сорок - почти то же, что семьдесят, но тетя
Ринн, сестра моей бабушки, всегда выглядела старой. Она была не из тех
жизнерадостных старушек, что устраивали в долине церковные пикники, - тятя
Ринн высохла и казалась невесомой, хотя все еще выполняла не самые легкие
дела по хозяйству. Но, конечно, теперь ее уже не было; бабушка умерла шесть
лет назад, семидесяти девяти лет, а тетя Ринн была старше.
Она славилась на всю долину своей эксцентричностью, и навещать ее
всегда было чем-то вроде приключения. Даже сейчас, когда ее дом почти
наверняка был занят каким-нибудь краснорожим фермером, моим дальним
родственником, дорога к нему выглядела жутковато. Здесь поля уже сменил лес,
и деревья так сгрудились вокруг дома, что солнце редко добиралось до его
окон.
Думаю, странность Ринн в немалой степени происходила из ее бездетности,
столь необычной в сельских краях. Когда моя мать вышла замуж за молодого
Эйнара Апдаля, тетя Ринн обручилась с каким-то норвежцем, которого никогда
не видела. Об их браке сговорились родичи в Норвегии. Наверное, ей как раз и
подошел бы такой брак - с человеком, находящимся от нее за тысячи миль.