"Август Юхан Стриндберг. Детская сказка (новелла)" - читать интересную книгу автора

берег.
Когда силы Эмана истощились и он был не в состоянии валить деревья, он
стал надрезать кору на древесных стволах; к этому времени он прошел уже весь
свой лес и добрался до горно гряды. С топором в руке Эман стал подниматься в
гору, атаковал отвесную скалу и вскоре очутился на ее вершине. Там стояла
вековая сосна; давным-давно лишившись верхушки, она росла, сохранив лишь
кривые, небывало громадные ветви, простиравшиеся с каждой стороны, словно
две жилистые, подававшие тайный знак, руки. Для моряков сосна эта была
своего рода береговым ориентиром, а лоцманы чтили ее, словно святыню, что
служило ей защитой от всякого рода посягательств. В прежние времена сосной
пользовались как дозорной вышкой - до сих пор сохранилась прикрытая корнями
полусгнившая медвежья берлога, нечто вроде ступеньки лестницы.
Лоцман взобрался наверх и увидел внизу море. Там, на мели, лежала
шхуна, всеми своими ободранными мачтами устремляясь ввысь. Точь-в-точь как
устремляется ввысь остов потерпевшее кораблекрушение судна: не вверх или
вниз и даже не в одну какую-либо сторону, что бывает с кораблем, давшим
крен, а странно, неотчетливо, увечно - туда-сюда, потеряв управление, словно
мертвое судно.
- Ну и лежи себе! - сказал Эман безо всякого раскаяния или сожаления.
Грубые черты его лица выражали скорее удовлетворение и гордость оттого, что
он был виновником такого происшествия, происшествия довольно незаурядного и
наделавшего немало шума.
И тут вдруг, словно в голову ему пришла внезапная мысль, он начал
слезать с дерева. Мигом очутившись внизу, Эман сказал:
- Это моя сосна! А если на море случится кораблекрушение? Ну что ж, тем
лучше! Меня это не касается!
- Моя сосна! - снова и снова повторял он, чеканя слова и ударяя дерево
топором.
Заповедного, священного дерева, указывавшего морякам путь с севера и с
юга, дерева, простиравшего к ним свои руки и открывавшего объятия тем, кто
приплывал с востока, больше не было. Эман успокоился; ему казалось, что он
почти полностью реабилитирован.
- Ну, теперь, ясное дело, начнут писать морскому ведомству, наверняка
придется разослать циркуляр, что, дескать, опознавательный знак на острове
Скамсунд упразднен. Ха-ха-ха!
Он прикрыл ладонью рот, чтобы заглушить смех.
С того самого дня все местные лоцманы расхаживали по острову в
превосходном расположении духа, словно школьники, удачно избежавшие трепки.
Эмана они честили на все лады и не здоровались с ним. А совершив втайне
какой-либо постыдный проступок, шли на лоцманскую станцию и без конца ругали
Эмана. Срубленная сосна стала для них таким же козырем, что и невыпитое
спиртное для Эмана.
- Да, если б он хоть сосну-то не тронул...
Эман стал и козлом отпущения, и жертвой. Если двум лоцманам случалось
поспорить, они тотчас, лишь только речь заходила об Эмане, мирились. Они тут
же набрасывались на него, выставляли Эмана причиной размолвки, да и вообще
при первом удобном случае старались всю вину свалить на него. А с тех пор,
как одному хитрецу пришло в голову, будто у Эмана дурной глаз, привычка
сваливать всю вину на Эмана достигла прямо-таки чудовищных размеров. Выдумал
это какой-то цыган. Пиетисты * же повернули дело так, будто однажды