"Братья Стругацкие. Трудно быть богом (цикл 22 век 4/6)" - читать интересную книгу автора

предусмотрительно снабжала своих разведчиков на отсталых планетах. Видимо,
уже здесь, на пустыре, перед тем как впасть в окончательно свинское
состояние, он бессознательно, почти инстинктивно высыпал в рот все
содержимое ампулы.
Места были знакомые - прямо впереди чернела башня сожженной
обсерватории, а левее проступали в сумраке тонкие, как минареты,
сторожевые вышки королевского дворца. Румата глубоко вдохнул сырой
холодный воздух и направился домой.
Барон Пампа повеселился в эту ночь на славу. В сопровождении кучки
безденежных донов, быстро теряющих человеческий облик, он совершил
гигантское турне по арканарским кабакам, пропив все, вплоть до роскошного
пояса, истребив неимоверное количество спиртного и закусок, учинив по
дороге не менее восьми драк. Во всяком случае, Румата мог отчетливо
вспомнить восемь драк, в которые он вмешивался, стараясь развести и не
допустить смертоубийства. Дальнейшие его воспоминания тонули в тумане. Из
этого тумана всплывали то хищные морды с ножами в зубах, то
бессмысленно-горькое лицо последнего безденежного дона, которого барон
Пампа пытался продать в рабство в порту, то разъяренный носатый ируканец,
злобно требовавший, чтобы благородные доны отдали его лошадей...
Первое время он еще оставался разведчиком. Пил он наравне с бароном:
ируканское, эсторское, соанское, арканарское, но перед каждой переменой
вин украдкой клал под язык таблетку каспарамида. Он еще сохранял
рассудительность и привычно отмечал скопления серых патрулей на
перекрестках и у мостов, заставу конных варваров на соанской дороге, где
барона наверняка бы пристрелили, если бы Румата не знал наречия варваров.
Он отчетливо помнил, как поразила его мысль о том, что неподвижные ряды
чудных солдат в длинных черных плащах с капюшонами, выстроенные перед
Патриотической школой, - это монастырская дружина. При чем здесь церковь?
- подумал он тогда. С каких это пор церковь в Арканаре вмешивается в
светские дела?
Он пьянел медленно, но все-таки опьянел, как-то сразу, скачком; и
когда в минуту просветления увидел перед собой разрубленный дубовый стол в
совершенно незнакомой комнате, обнаженный меч в своей руке и рукоплещущих
безденежных донов вокруг, то подумал было, что пора идти домой. Но было
поздно. Волна бешенства и отвратительной, непристойной радости
освобождения от всего человеческого уже захватила его. Он еще оставался
землянином, разведчиком, наследником людей огня и железа, не щадивших себя
и не дававших пощады во имя великой цели. Он не мог стать Руматой
Эсторским, плотью от плоти двадцати поколений воинственных предков,
прославленных грабежами и пьянством. Но он больше не был и коммунаром. У
него больше не было обязанностей перед Экспериментом. Его заботили только
обязанности перед самим собой. У него больше не было сомнений. Ему было
ясно все, абсолютно все. Он точно знал, кто во всем виноват, и он точно
знал, чего хочет: рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых
ступеней на копья и вилы ревущей толпы...
Румата встрепенулся и вытащил из ножен мечи. Клинки были зазубрены,
но чисты. Он помнил, что рубился с кем-то, но с кем? И чем все
кончилось?..
...Коней они пропили. Безденежные доны куда-то исчезли. Румата - это
он тоже помнил - приволок барона к себе домой. Пампа дон Бау был бодр,