"Аркадий и Борис Стругацкие. Сказка о Тройке - 2" - читать интересную книгу автора

информации, ничего общего не имеющий ни с определенным цветом, ни с
определенной формой какого бы то ни было реального предмета. Менее всего
Черным Ящиком можно называть данную пишущую машинку "ремингтон" вкупе с
простейшими электрическими приспособлениями, которые можно приобрести в
любом электротехническом магазине, и мне кажется странным, что профессор
Выбегалло навязывает авторитетной организации изобретение, которое
изобретением не является, и решение, которое может лишь подорвать ее
авторитет.
- Я протестую, - сказал Фарфуркис. - Во-первых, товарищ представитель
снизу нарушил здесь все правила ведения заседания, взял слово, которое ему
никто не давал, и вдобавок еще превысил регламент. Это раз. (Я с ужасом
увидел, что Печать колыхнулась и упала на несколько сантиметров.) Далее, мы
не можем позволить товарищу представителю порочить наших лучших людей,
чернить заслуженного профессора и официального научного консультанта
товарища Выбегаллу и обелять имеющий здесь место и уже заслуживший одобрение
Тройки черный ящик. Это два. (Печать провалилась еще на несколько
сантиметров.) Наконец, товарищ представитель, надо бы вам знать, что Тройку
не интересуют никакие изобретения. Объектом работы Тройки является
необъясненное явление, в качестве какового в данном случае и выступает уже
рассмотренный и рационализированный черный ящик, он же эвристическая машина.
- Это же до ночи можно просидеть, - обиженно добавил Хлебовводов, -
ежели каждому представителю слово давать.
Печать вновь осела. Зазор был теперь не более десяти сантиметров.
- Это не тот черный ящик, - сказал я и проиграл два сантиметра. - Мне
не нужен этот ящик! (Еще сантиметр.) Я протестую! На кой мне черт эта старая
песочница с "ремингтоном"? Я жаловаться буду!
- Это ваше право, - великодушно сказал Фарфуркис и выиграл еще один
сантиметр.
- Эдик! - умоляюще воззвал я.
Эдик снова заговорил. Он взывал к теням Ломоносова и Эйнштейна, он
цитировал передовые центральных газет, он воспевал науку и наших мудрых
организаторов, но все было вотще. Лавра Федотовича это затруднение наконец
утомило, и, прервавши оратора, он произнес только одно слово:
- Неубедительно.
Раздался тяжелый удар. Большая Круглая Печать впилась в мою заявку.

РАЗНЫЕ ДЕЛА

Мы покинули комнату заседаний последними. Я был подавлен. Эдик вел меня
под локоть. Он тоже был расстроен, но держался спокойно. Вокруг нас,
увлекаемый инерцией своего агрегата, вился старикашка Эдельвейс. Он
нашептывал мне слова вечной любви, обещал ноги мыть и воду пить и требовал
подъемных и суточных. Эдик дал ему три рубля и велел зайти послезавтра.
Эдельвейс выпросил еще полтинник за вредность и исчез. Тогда мне стало
легче.
- Ты не отчаивайся, - сказал Эдик, - еще не все потеряно. У меня есть
мысль.
- Какая? - вяло спросил я.
- Ты обратил внимание на речь Лавра Федотовича?
- Обратил, - сказал я. - Зачем тебе это было?