"Гаетан Суси. Лоскутный мандарин (Радости и тайны разрушения Часть первая)" - читать интересную книгу автора

принялся за дело без особого энтузиазма, но скоро слова сами стали проситься
на бумагу, искрометные, неиссякаемые, и он записывал их по привычке на
страницах газет, найденных в мусорных урнах. Он писал часы напролет. Когда
безумство охватившей его страсти пошло на убыль, от усталости у него перед
глазами роились черные мушки, нарисованные воображением. Или звездочки,
мгновенными вспышками взрывавшиеся у него перед глазами. Занималась заря
нового дня.
Ему надо было еще так много сказать сестре, в частности про его проект
реформы Соединенных Штатов Америки, который ему едва хватило времени
обозначить в самых общих чертах. Что с ним станется, если в один прекрасный
день его назначат на должность главы этого государства! А пока ему и без
того дел хватало: надо было завтрак на работу собрать, добраться до
строительной площадки, проработать десять часов кряду, выстоять или
погибнуть или то и другое вместе. За окном виднелось серое небо. Ничем не
прельщала его сердце работа.
Он думал о том, что сулит ему грядущий день. Сегодня должен был
вернуться Лазарь, мастер, ужасный Лазарь, Лазарь Гроза Стен. Вдруг сам собою
раскрылся ларец, и из него высунулась лягушачья голова, на которой все еще
красовался цилиндр. Лягушка подмигнула Ксавье, и лицо его расплылось в
улыбку, как у идущего на поправку больного, когда в его комнату вдруг
заглянул обожаемый им ребенок. Тут лягушка выпрыгнула из ларца и, описав в
воздухе элегантную параболу, как снежинка, медленно опустилась на колено
подручного, раскрыв в воздухе малюсенький зонтик, благодаря которому
замедлилось ее падение. "Лягушка поутру, - подумал Ксавье, - это, должно
быть, к радости". Теперь он уже не чувствовал себя таким одиноким в Америке.
Ему было кого любить.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ - Глава 1

Лазарь шел к берегу озера, которое ребенок в саване тумана пересекал в
маленькой лодочке вместе с собакой размером чуть не в два раза больше него
самого, - странной собакой, коронованной какой-то тиарой, а может быть,
просто дурацким колпаком, причем лицо ребенка было невероятно печальным, он
отчаянно жестикулировал, подавая знаки Лазарю, и жестикулировал он не рукой,
а ее обрубком, потому что сама рука у него была отрезана, и полуостров
напоминал очертаниями мертвого зверя, щетинившегося соснами и елями в
закопченное небо, которое, казалось, хочет свалиться на землю. Лазарю было
трудно идти к озеру, он еле передвигал ноги, а ребенок молчаливо все звал
его к себе. Лазарь тоже махнул ему рукой, как будто хотел сказать: "Подожди!
Подожди еще самую малость!" Он расстегнул ширинку и стал мочиться в озеро.
Собака презрительно фыркнула. Лазарь почувствовал, как приятное тепло
растекается по промежности, ляжкам, ягодицам; теплое, умиротворяющее
ощущение сначала было не лишено приятности, но вскоре переросло в
беспокойство, и, начиная понимать, что с ним случилось, он напряг все свои
силы без остатка, но уже было поздно.
Он проснулся в омерзительно теплой луже на обмоченных простынях. Не
успел он глаза открыть, как слепящая муть света мокрой тряпкой хлестнула его
по лицу. Первым впечатлением наставшего дня стал невыразимый ужас бытия.
Его квартирная хозяйка, только что распахнувшая шторы, стояла у окна, в
которое било неуемное летнее солнце. Лазарь быстро прикрыл пах подушкой. Но,