"Виктор Суворов, Ирина Ратушинская. Золотой эшелон " - читать интересную книгу автора

уж никак не ошибиться было, определяя владельца.
Салымон в ту ночь тоже трезвым был. Бегал по вагонам, стыдил, драки
разнимал, пока не понял: бесполезно. Зинке велел сидеть в купе под койкой,
не вылезать. Спас Драча от расправы, тоже в купе загнал. Драч все Любку
искал, но Любка - умница-баба, в том купе уже сидела с самого начала. Туда
же Салымон Поля привел. Поль, когда Салымон его нашел, отбивался от двоих
пьяных лопатой - неграмотно махал, но старательно. Отбил его Салымон,
разъяренного и не понимающего, отчего весь этот разбой, и сдал Драчу с рук
на руки: целее будет. Хотел и за Оксаной присмотреть, в дверь стучал
броневую. Но тихо за дверью. Так пускай Зубров сам разбирается! Ко всем
чертям такого командира!
А как утихли вопли и впал эшелон в пьяное оцепенение - так и услыхал
Салымон тихий зов Чирвы-Козыря, подождал его в темноте, да и взял за горло.
- Ты куда ж это, сукоедина, собрался!?
- Салымон, братец ты мой, отпусти! - взмолился Чирва. - В степь иду.
Не спросил Салымон, зачем Чирва в степь идет, в глухую ночь, в
проливной дождь. А просто разжал лапу и ничего не сказал.

Уже целый век сидела Оксана в углу командирской рубки, на узкой койке,
укрывшись полковничьей шинелью. Что творилось, мамочка, что творилось! Встал
эшелон. Потом беготня вдоль вагонов. Потом орал кто-то на кого-то. Бегали по
коридорам, в дверь стучали осторожно, спрашивали ее. Но не тот голос
спрашивал, который единственный узнала бы Оксана. Дальше крики были - такие,
как она уже раз в жизни слышала. В дверь ломились, били прикладами, но
броневая дверь устояла. Потом кто-то подтянулся на руках, ухватившись за
срез брони, и наглая рожа глянула в стекло.
Тут Оксана в первый раз встала со своего места, нажала рычаг - и
заслонка сорвалась со стопоров, прищемив подонку пальцы. Но и свет перекрыла
полностью, вроде как выключателем щелкнули.
Так и сидела Оксана в темноте, не зная - день ли, ночь ли. Зубров все
не шел. Где же он, господи? Не убили ж его? Или убили все-таки? Или он
сейчас из последних сил отмахивается, пока она тут в купе отсиживается?
Сорвалась Оксана с койки, с грохотом во всю ширь распахнула дверь и
ступила из одной темноты в другую. Вернуться за фонарем? А где фонарь? В
рубке света нет - щелкай не щелкай. Ощупала все вокруг - нет фонаря. Но
должен ведь он быть! Если полковника разбудят ночью в абсолютной темноте, то
его правая рука должна до фонаря дотянуться. Оксана легла на спину, затылком
на его подушку. Да где же? Стоп, дурочка, у полковника ведь руки длиннее!
Слегка привстала, протянула руку, и ощутила ребристый холодок. Нашла кнопку,
и яркий столб света уперся в потолок.
Теперь - вперед. Коридором - к выходу. А вдруг поздно уже? Она с трудом
открыла запоры на броневых дверях. А двадцатизарядный стечкин так и остался
в рубке.
Бегом вдоль поезда, бегом! Вот и тепловоз. Как ветер свистит-то!
Поручни холодные, дождем вымочены. Ступеньки высоко от земли. И дверь
заперта. Посветила Оксана в окно фонарем - вроде никого нет. Тогда - во
вторую кабину. Тут дверь открыта, но и тут никого. Тогда дальше, мимо
цистерны чумазой, на платформу. Ой, мамочка, не влезу! Влезла. Тут контейнер
какой-то. Прощупала его фонарем. Из дальнего угла глянули на нее чьи-то
волчьи глаза. И еще пара, и еще. Зарычали, светом ее потревоженные, и,