"Виктор Суворов, Ирина Ратушинская. Золотой эшелон " - читать интересную книгу автора

Красота.
А вот сейчас испугал его синий свет. Лежит на койке девчонка, вроде
ребенок, а вроде - женщина уже. Лицо правильное и белое-белое, а в синем
свете - мертвое совсем, и оттого, может быть, прекрасное, в окончательном
совершенстве.
Взревел полковник зверем. Жалко красоту такую смерти отдавать. Рванул
рубаху на ее груди и тельняшку полосатую спецназовскую. Весь свой опыт
выложил, сердечко ее массируя. Сдохну, а такое добро не отдам безносой!
Может, сгодится кому еще. Жалко полковнику вещичку, так ладно сработанную,
терять. В армии приучили бережно относиться ко всяким ценностям.
Сколько ему в жизни раненых доводилось в чувство приводить, первую
помощь оказывать, врача не дожидаясь. Аптечку походную рывком разорвал - и
флакончиком прямо в нос ей. Трепыхнулась Оксана. Тихо ей, тепло - зачем же
потревожили? И чувствует: раздевают ее совсем. Этого она позволить не могла
и рванулась, закрываясь. Обозлился Зубров: было бы что прятать!
- Знаешь, подружка, сколько я таких, как ты, в жизни видел! Лежи, не
дергайся!
Обидно ей стало, что и слез не сдержать. А Зубров ее лапами поднял - и
в душ. Горячей воды нет. В этом он уверен, но видит, что промокла и замерзла
она так, что и до беды недалеко. И сейчас любой душ, пусть самый холодный, -
во спасение для нее: кровообращение срочно восстанавливать надо.
Включил он воду, взвизгнула Оксана от холода, но кричать ей долго
гордость не позволила. Зубров всю ее мочалкой растирает. А вода потоком - и
на одежду его, и на пол рубки командирской. Вытащил - и давай полотенцем
жестким растирать, потом достал из запаса своего бутылку водки с золотой
этикеткой "Адмиралтейская", налил серебряную чарочку: пей. Аж огнем ее всю
прожгло. То-то.
Теперь он водкой край полотенца смочил и уж окончательно ее растер и
одеялом укрыл.

Жизнь мотала полковника Зуброва по таким холодным и мокрым местам, что
и вспоминать не хочется. И потому в любой ситуации любил он восполнить
недостаток комфорта в прошлом и обозримом будущем. Ценил он куртки меховые,
плащи непромокаемые, обувь добротную, постель мягкую. Когда мог - имел с
собой и подушку лебяжьего пуха, и одеяло верблюжьей шерсти. Не всегда и не
часто такое бывало, но тут в поезде именно такой момент выпал.
Быстро согрелась Оксана под одеялом, ушел озноб, только обида не ушла.
Уязвил ее полковник упоминанием о многих женщинах, которых он тоже раздетыми
видел. Казалось бы - какое ей дело, мало ли что в жизни бывает. Но нет,
захотелось и ей уязвить его, сказать что-то обидное. Зубров тут же рядом
крутится, нехитрый очень запоздалый ужин на двоих готовит: банки открывает
консервные, мясо копченое офицерским ножом пластает, овощи достал, водки
понемногу в две стопки разлил.
Посмотрела Оксана на одежду его, под холодным душем измоченную, на щеки
небритые, на сапоги грязные и полюбопытствовала:
- А вы всегда, полковник, в таком виде ходите? А перед подчиненными не
стыдно?
Смолчал Зубров, только кубометр воздуха с шумом вздохнул. А она
продолжала:
- Сбросьте сапоги свои великолепные, побрейтесь, душ примите. Жаль,