"Роман Светлов. Сон Брахмы" - читать интересную книгу автора

театром. После этого отец ушел в запой, продолжавшийся почти до Нового года.
Матвей тоже учился скорее по инерции, полностью выпав из студенческой жизни,
но, по крайней мере, он удержал себя от водки. Потом его долгое время
преследовала память о мутных, тупых глазах отца, которые он видел,
возвращаясь из университета. Отец все пил - но никак не мог прогнать боль.
В декабре отец вдруг бросил алкоголь и как-то неожиданно стал набожным.
Тогда Матвея скорее испугала, чем обрадовала эта перемена в нем. Сам он
никогда не отличался набожностью, поэтому не понимал, как разговаривать с
отцом.
А тот резко менял свою жизнь. После Рождества на столе начальника его
отдела лежал рапорт об увольнении, и в службах уже знали, что Шереметьев
хочет стать духовным лицом.
Бегство в Церковь показалось Матвею предательством. И он пошел на
принцип. Учеба после гибели матери, по настоянию которой Матвей и поступил
на факультет журналистики, стала претить ему. Поэтому Шереметьев-младший
бросил ее, не сдал сессию и подрабатывал грузчиком в ближайшем к их дому
универсаме, пока не наступило время весеннего призыва в армию.
Отношения с отцом в этот момент были натянутыми, однако
Шереметьев-старший воспользовался своими старыми связями и настоял, чтобы
его сына направили в "стоящую часть". Такой частью оказалась одна из дивизий
ВДВ.
Спустя год, весной 1995 года, Матвей попросился в Чечню. Он не искал
смерти, но его подталкивала к этому решению память о матери, которая не
побоялась идти туда, где стреляют. Следовательно, и он не должен был
бояться. Матвей верил, что мать оказалась у Останкино не случайно, что ею
двигало чувство долга, - а раз так, то и ему следовало исполнить свой долг.
Вблизи война оказалась совсем не той, как ее изображали по телевизору.
Больше всего задевало Матвея ощущение, что большинство жителей тех городов и
деревушек, в которых ему довелось побывать, воспринимают его как врага.
Перед отправлением в Чечню он не тешил себя иллюзией, что явится туда в
качестве освободителя местного народа от генерала Дудаева, но
действительность была значительно более противоречивой. В чем-то даже
безумной.
Матвей отчетливо понял, что московские власти не знают, чего хотят. С
одной стороны, они однозначно решили не отпускать Чечню, понимая, что вслед
за ней в свободное плаванье уйдут Дагестан, Кабарда и другие кавказские
республики. Но при этом стремились выглядеть самым респектабельным образом в
глазах "цивилизованных стран" и собственных правозащитников. Никто не желал
поставить под сомнение идеи августа 1991 года, не понимая, что это уже
невозможно по определению. Во-первых, потому, что эпоха респектабельных войн
закончилась вместе с рыцарскими турнирами, а во-вторых - по той причине, что
"цивилизованные страны" были очень не против отделения Кавказа от России. В
результате там, где нужно было бить кулаком, наносили легкий шлепок ладонью,
останавливали войска в тот момент, когда взятие какого-нибудь селения было
уже близко, вступали в переговоры с людьми, раз за разом обманывавшими
Москву. Порой же, словно понимая, что слабость на Востоке - не ошибка, а
грех, вдруг отправляли истерические приказы, результатом которых становились
бомбардировки жилых домов или повальные аресты всех без разбора - и правых,
и виноватых. В "цивилизованных странах" мгновенно поднималась волна
протестов.