"Феликс Светов "Отверзи ми двери" (Роман, 1927)" - читать интересную книгу автора

- На раздачу, а компот здесь получите, - она выбила чек, быстро - и не
глядела вокруг, достала стакан, бутылку початую, закрасила компотом -
второй стакан тут же стоял, у кассы, яблочко сушеное плавало сверху. - Пей
на здоровье, а то у нас, говорят, японский грипп.
- Ловко как, - Лев Ильич смотрел с восхищением.
- А ты приходи почаще, я тебя еще и не такому научу... Иди, иди, не
пугайся - шутка.
Лев Ильич сел в углу у окошка. "Господи, хорошо-то как!"- все думал он.
Водка не холодная была, теплая, компот чуть сивуху перебил, он еще не
успел закусить, зажглось что-то внутри, как и ждал. Горчицей намазал
черный хлеб, из глаз слезы посыпались, ясно так все ему стало.
"Интеллигентская сентиментальность!" - усмехнулся он. Выпил сто грамм и
всех вокруг готов целовать - хорошо-то как! Женись вон на этой женщине,
комната у нее тихая, старенький телевизор под белой вышитой салфеточкой -
"ришелье" непременно, узорчик такой хитрый, кровать с шишечками, или нет,
тахта у нее широкая - кровать выбросила, круглый стол под тяжелой
цветастой скатертью с кистями, хорошо бы еще абажур, так нет же - люстра с
тремя светильниками! Цветочки на окне уж обязательно, гераньки и беленькие
занавесочки - "ришелье" с тем же узором. А книг совсем нет, "Огоньки"
лежат стопочкой и на стенах оттуда прикнопленные картинки. И квартира
небольшая, тихая, старушка какая-нибудь еще живет да паренек, может
пьющий, а может ушел уже тот паренек в армию - вот и никого. Утром она на
работу, бигуди снимает, сковороду картошки на стол, скатерть заворачивает;
он тихонько встает, чайку с картошкой поест, занавесочку откинет, на улицу
выглянет, а там - бедненький двор, помойка, собака рыжая бегает, ящики
старые, почерневшие, деревцо дрожит на ветру... В чем же дело, думал Лев
Ильич, ему ж, и правда, хорошо, себя он не обманывал, и не нужно ничего
другого, это раньше всегда оно казалось обязательным, столько сил на то
тратилось - душевных и всяких. Ему вспомнились шумные, далеко за полночь
встречи, рестораны, дорогие духи, громкие споры и рискованные песни,
дешевая отчаянность, искренняя увлеченность... А может, возраст,
усталость, не зря говорят, натворит человек в молодости, наблудит, а когда
сил нет на то ж самое, он и начинает всех призывать к трезвости. Может и
так, только это все пошлость какая-то, жалкий такой цинизм, мудрость
дешевенькая, а здесь дело в другом... - легко так думалось Льву Ильичу,
быстро. По молодости и думать времени нет, да и о чем думать? О любви? А
какая любовь - для себя все это, чтоб повеселей, послаще было, а потом,
чуть опомнишься, вину свою почувствуешь - за другого ощутишь боль, станет
она к тебе ночами или еще страшней - днем приходить, тогда и услышишь...
Стой-ка, обрадовался Лев Ильич, вот и разгадка: все вокруг хорошо, когда
тебя любовь коснется, тогда все и кажется славным, но не потому, что тебе
хорошо от любви, а из чувства собственной вины, жалости... Да, да, -
заспешил он, - что прежде тебя только раздражало - ну, твоя собственная
слабость, в той - ее слабости - выразившаяся, - тут ты вдруг в этом увидел
свою вину, услышал ее, понял, жалко становится до слез - значит любишь...
"О чем это я?" - остановил себя Лев Ильич и заторопился, пошел к дверям.
- Согрелись? - кассирша курила у себя сигаретку, посетителей никаких не
было. - Может еще компотику?
- Спасибо, - Лев Ильич уже дошел до дверей, да воротился. - Вы не
подскажете, мне бы нужно было... никто комнату не сдает?