"Феликс Светов "Отверзи ми двери" (Роман, 1927)" - читать интересную книгу автора

невежества у нашего интеллигента, в какой бы он области ни зарабатывал
свой хлеб! Но он всем своим, собой все равно упоен. Вы на него посмотрите
внимательней, когда он что-то там объясняет, рассуждает или высказывает
доморощенные умозаключения, когда он хозяин, муж, любовник, отец - такая
снисходительность, ему до других совсем нет никакого дела, а слух идет,
такой он добрый, хороший... Навидалась я! Но ведь и правда хороший! Верно,
что в карман чужой не лезет, а по нашим временам и то, почитай, подвиг.
Вот в чем его главная гордость, тут уж его не тронь - смертельно
обижается: как же так, я мог бы схватить, получить, заслуги, право имею, а
не беру, не пользуюсь - от них ничего не хочу! А у кого ж ты берешь-то,
прости меня, Господи? Он и не подумает, что то, что у него есть, для всех
других-прочих недостижимая мечта. Удивительный тут разлад - одно дело его
жизнь, беды и проблемы, другое - как живут все остальные. Тут уж они и
сами виноваты, они и стадо, и рабы, и сами того заслуживают. Такой,
понимаете, иностранец в своей стране... Тошно, с души воротит. Но
привыкает человек к такой жизни, вот и я... И уж не тошнит, редко, и с
души не воротит - сил нет...
Лев Ильич изумленно смотрел: вот так рентген у него, дедовская традиция,
защитила она его, ничего не скажешь. Стало быть, он про нее и понять
ничего не смог, а на самом деле все не так - себя она, что ли, защищает,
от кого? И как-то они друг друга узнали, с намека, будто разговор у них
вчера шел, оборвался на полслове, и что-то знают, что ему невдомек, на
него никакого внимания, вроде бы его тут нет, или это все о нем?..
- ...Тут ослепление, - торопилась Вера, щеки у нее порозовели, глаза стали
тверже, печаль ушла, ясные такие были глаза. - Я как-то с одной дамой
возвращалась, тоже в поезде, подружились в доме отдыха, в Болгарии, между
прочим, были. Такая женщина даже знаменитая, стихи пишет, добрая, славная,
умная, ироничная, не молодая уже, свои беды, огорчения, но внешне все
благополучно, хорошо и более того - положение и прочее. Стоим, уже ночь,
на станции - маленький городишко - дождь только прошел, свежесть, тепло -
лето было. А мы не спим, в коридоре у опущенного окна: завтра Москва, дом,
она мне про дочерей рассказывает, подарки им везет шикарные... И тут такой
хриповатый голос дикторши, ночью особенно так всегда звучит: поезд
такой-то, Унгены - Москва отправляется с первого пути... Дернулись и
поехали. Понимаете, она мне говорит, а я до сих пор, лет десять назад это
было, забыть не могу, понимаете, говорит, а ведь и я могла бы, вот как она
здесь... Да, вспомнила, Жмеринка станция называлась, да, да, она -
еврейка, может оттуда родом, а может так, ассоциация, все ж еврейские
анекдоты про Жмеринку. Могла б, говорит, здесь жить, на станции так же вот
работала бы диктором, мало ли как жизнь бы сложилась... И поежилась от
ужаса, такого презрительного ужаса перед тем, что б с ней было, когда она
б была не знаменитой поэтессой, а этой хрипатой дикторшей на бесконечно
осмеянной Жмеринке. И это серьезно, искренне, душа ее тогда и верно
содрогнулась !
- Бога нет, - сказал Костя. - О чем она стихи пишет, так, видно, рифмует
свои заграничные впечатления с мечтой жить пошикарней, или, как говорят,
поинтересней, а результат этого умножения он, разумеется, выражается в
сумме прописью... Страшная история, тем более, говорите, человек уже
немолодой, перед концом стоит, что она принесет на Последний Суд - эту
свою осуществившуюся мечту об удавшейся жизни?