"Чжан Сянлян. Мимоза " - читать интересную книгу автора

души моей", "О, моя птичка" - они пусты, бесстрастны и не могут волновать
мужчину. А моя кровь, пусть и жидковатая для молодого двадцатипятилетнего
парня - лагерная жизнь не проходит даром,- сейчас стремительно бежала по
жилам, ударяла в голову, возбуждая смутные неотчетливые мечтания; я был
словно в жару... Из глаз моих сами собой заструились слезы.
Вот он какой - первый день моей свободы.

5

Этот день - 1 декабря 1961 года,- столь важный и памятный для меня, был
для других ничем не примечательным, одним из трехсот шестидесяти пяти в
году.
Возница - позже я узнал, что зовут его Хай Сиси или попросту Сиси, - к
закату доставил нас к деревеньке. Мы, будущая рабочая сила, так и не поняли,
куда нас привезли. Ни собак, ни кур, только несколько ленивых и безразличных
ко всему стариков в лохмотьях восседали на мосту, греясь в лучах заходящего
солнца. Они и не глянули в нашу сторону.
Деревушка почти не отличалась от лагеря - те же ряды желтых,
казарменного вида строений. Выглядели они даже похуже, чем лагерные бараки,-
штукатурка во многих местах пооблупилась; в лагере было полно рабочих рук, и
хоть изредка жилье подновляли... Зато вязанки почерневшего от дождя хвороста
да бельевые веревки придавали деревушке что-то домашнее.
Повозка тащилась по неровной, в колдобинах, дороге вдоль строя домишек
и бесконечных поленниц - и ни одной живой души! Похоже, нас привезли в
брошенную деревню.
- Чертовы клячи! Повымерли они, что ли! Этих-то мне куда девать?!
На месте певца опять был угрюмый возница, извергающий потоки площадной
брани. Он и понятия не имел, что с нами делать, и вовсе не был в восторге от
подобной заботы. Наконец, он слез, взял лошадей под уздцы и потащил их за
собой, что-то высматривая по сторонам.
По безразличию стариков на мосту мы поняли, что он не кадровый, не
секретарь ячейки, не бригадир, вообще не из начальников - не фигура, одним
словом. Так что поубавилось и почтительной робости. Мы просто не обращали на
него внимания: вези нас куда хочешь! Твое дело!
Мы добрели до последнего глинобитного дома, дальше - никакого жилья. Не
то магазин, не то лавчонка... У самых дверей возница остановил лошадей,
распряг, ловко стреножил их и ушел, ни слова не проронив.
Сделалось как-то бесприютно. На особое гостеприимство расчета нет -
какое там: мы ведь простые работяги, обязанные сами себя кормить... Но вот
голод давал о себе знать. Я подумал было съесть лепешки, но удержался.
Поглощение пищи - это высшее наслаждение, а кто же наслаждается на виду у
всех; другое дело- в укромном углу, где можно спокойно смаковать каждый
кусочек. Мы еще не устроились с жильем, в любой момент нас могут повезти
дальше; еда в таких условиях - непростительная ошибка.
- Ну что? Здесь, видно, нам жить,- произнес Начальник, заглядывая в
разбитое окно и опасливо озираясь.
Он чувствовал себя посвободнее остальных. В глубине души он вовсе не
считал себя "правым" и без особых колебаний позволял себе маленькие
вольности. Вот и сейчас, пока мы растерянно жались друг к другу, он выяснял
обстановку.