"Чжан Сянлян. Мимоза " - читать интересную книгу автора

было слитно и нераздельно со степью, плоть от плоти ее. Когда слушаешь
неаполитанские песни, перед тобой возникает средиземноморский пейзаж,
гавайские слушаешь - и представляешь пальмы, шелестящие на ветру; эта песня
тоже рождала определенные образы и чувства. Я ощутил эти поля, эту землю,
эти облака я ветер, простор этого неба и этих орлов... Их жизненную силу, их
колдовскую мощь, смущающую, завораживающую. На моих глазах степь обретала
очарование, и помимо собственной воли я пленился ее красотой.
Не песня как таковая, а ее дух, чудесно совпадавший с духом здешних
мест, пробудил во мне так долго дремавшее поэтическое чувство. Я наконец-то
свободен, с сегодняшнего дня я свободен! И мне вдруг захотелось прижаться к
этой земле растрескавшимися, обескровленными губами.
А в окружающем нас безмолвии все длилась и длилась его песня:

О-о-о!
Конь ускакал далеко-далеко - о-эх!
Братец томится-тоскует оди-ин.
Эх жеребенок молотит зерно-о-о.
Как же там дом без хозяйского глазу.
Дума моя о тебе, о тебе!

Душа песни - тоска. В этой песне тоска была яростная и глубокая,
могучая, страстная - и она завораживала. Слова были неважны. Их смысл
растворялся в ритме, в мелодии. Возница обращался к кому-то, кого наверное,
и не существовало, к кому-то, им же самим и выдуманному, но пробуждал во мне
то, давно забытое, что годами подавлялось одним-единственным чувством -
чувством голода. Как поточнее определить мое новое ощущение? Тоска? Да! Но
тоска человека, а не голодного зверя...
Клекот неутомимых орлов сопровождал нас, покуда зимнее солнце не
скрылось на западе.
Изменилась и песня, стала живее, горячей, но горячность и живость не
лишили ее глубокой печали.

О-о-о!
Черный котище разлегся на кухне-е!
Братец томится-тоскует один.
Пышный хвостище свесился в миску.
К братцу прильнула-припала сестра,
Ой, прильнула к груди - и-и!
Губки прижала к губам!

И тут я понял, что это любовная песня. Я встрепенулся. Ожило долго
дремавшее воображение - так приникшая к сухой ветке подбитая птица вдруг
воспрянет, заслыша громовой раскат, в смятении взмахнет крыльями и улетит
прочь, в незнаемые края. А потом, возвратившись, увидит, что под сожженным
молнией сухим деревом проклюнулась зеленая трава. Песня смывала с моей души
лагерную грязь. В песне прямо, не таясь, без всяких литературных ухищрений,
выражалось откровенное любовное желание. Когда он пел: "Братец
томится-тоскует один", в голосе его была ни с чем не сравнимая дерзкая
прямота мужчины, одинокого, не знающего удержу в своей страсти поверх всех
человеческих условностей. Что там бессчетные "О, мое сердце", "О, цветок