"Чжан Сянлян. Мимоза " - читать интересную книгу автора

замешанная на детском озорстве и женском своеволии. Нельзя было спрашивать,
откуда она берет пшеницу,- понятно, что в каждой семье существовали свои
способы подкормиться не то что у одиноких, которые питались с госхозовской
кухни. Нам даже овощей не перепадало, и мы едва тянули... Зато и следили
друг за другом в оба...
Пока я ел, мы болтали о том о сем. Она рассказала, что родом из Цинхая,
что у нее есть старший брат, который работает на фабрике в провинциальном
городе, там и женился на местной. С женою брата они не ужились, вот она и
перебралась несколько лет назад в эти места. Впрочем, об этом она говорила с
неохотой. Вспомнила свое детство. В их доме все девочки замечательно
вышивали, даже подошвы носков покрывали разноцветной вышивкой. Сказала, что
в получку купит мне пару носков и украсит их вышивкой. Я удивился: зачем же
нужна вышивка на подошве, кто ее разглядит. Она посмотрела на меня молча,
как бы силясь понять, в чем же я в самом деле нуждаюсь. Потом заговорила о
своей матери. Та в молодости была известной в своем краю мастерицей петь
народные песни (она употребила местное слово, обозначающее особый песенный
жанр "цветочных" песен, и я понял, почему ее мать получила прозвание "Маков
Цвет"), Потом она тихонько запела:

В огороде лук зеленый -
Его не срезай!
Пусть растет себе зеленый,
А ты не мешай!
Мой дружок - речное русло,
а вот речка - я.
И стараешься напрасно
Запрудить меня.
Буду-буду я струиться.
Весело звеня!

- Ну как? - спросила она. Ее глаза радостно сияли.
Я как раз покончил с едой и слушал ее, примостившись на глиняном стуле.
Веселая песенка, уют и тепло этой глинобитной хижины, тихое посапывание
спящей Эршэ, сумеречный свет масляной лампы, ощущение сытости - все это
вместе подействовало на меня так, что я чувствовал себя не то спящим, не то
вконец захмелевшим. Реальный мир терял четкость, погружался в призрачную
туманную дымку, а то вдруг вспыхивал радужным семицветьем. Мое сердце снова
поглощало впечатления, как морская губка, впитывающая свежую, утреннюю росу.
Она пела песню, рожденную в междуречье Хуанхэ и Хуаншуй, в дальней
провинции Цинхай. Музыкальный строй был необычен: мелодия причудливая и
прихотливая, то взвивалась ввысь, то снижалась. Хотя голос и звучал с
бесконечной нежностью, в нем отчетливо воплощала себя незнакомая слуху
торжественная манера пения, являлся во всей полноте живой и веселый характер
тамошних жителей с их неуемной жаждой любви. Никогда еще ни одна песня так
не пронзала мне душу, я чувствовал себя, как после инъекции возбуждающего
снадобья,- дух мой взвеселился.
- А ты ведь тоже певец - спой что-нибудь! - с улыбкой попросила она.
Так дети говорят друг другу: "Теперь твоя очередь!"
Я объяснил, что вовсе я не "певец", а "поэт", но, конечно же, не стал
вдаваться в тонкие научные различия двух значений слова "песня", тем более я