"Евгений Сыч. Не имущий вида" - читать интересную книгу автора

было некогда, тоже на работу к восьми. Вышла из спальни и в прихожую,
опять на туфли посмотрела: все на месте стояли, и летние, и ботинки, и
кеды в пластмассовой коробке.
- Да где Егор?
- Говорят тебе, - помножила себя мать, - вот он, в телевизор обратился. Он
и есть, оборотень. Давно я за ним замечала, никогда он мне не гляделся.
- Мама, что вы говорите, какой оборотень! Это же сказки бабьи. И потом
оборотень - волк.
- Кто волк, а кто как, - понесла мать в кухню посуду.- У нас в Максимовне
один в мотороллер перешел и за людьми ночью гонялся. Собьет и - раз, раз -
два раза поперек. Милиция ловила. А твой ничего, телевизор, хоть и не
новый. Сам-то куда какой современный был. Хоть польза от него в дому
будет. Да ты глянь на него, глянь, мне не веришь! Не узнаешь - что ли? Ну,
пошла я, сегодня наша заведующая на трехдневный больничный ушла, ей лет,
как мне, а туда же...
Лариса глянула. И - узнала, схватилась обеими руками за грудь, самое
женское место, а грудь у нее до сих пор только для красы и была, и
попятилась до стенки спиной, и губами побелела. Как две полоски мелом
провели.
В тот день с работы она ушла рано, с полудня, все равно не работник была,
хотя обычно мастер квалификации редкой. Пластическая стрижка ей хорошо
удавалась, которая расческой да бритвой, и с лаком работать любила, и фен
в руках, как влитой держался. А тут - ни в какую. Клиенты шипят, а один
даже обидно сказал про диплом второй степени, его Лариса у зеркала
вывесила после конкурса, под прозрачной пленкой диплом, и пыль на него не
садится.
Домой Лариса пришла в два. И то сказать - "пришла", почти всю дорогу бегом
бежала. Тянула ее домой, на место беды. Раз это так легко - был человек, а
стал телевизор, то и обратно, наверное, тоже просто. Прибежала, а дома
никого. Кроме телевизора, конечно. Вот учудил Егор, так учудил. Кому
сказать-то постесняешься. Да и привыкла Лариса к мужу и как теперь жить
даже не знала.
Тихо было в квартире, но беспокойно, как должно быть в доме, где один
человек растерянно и бестолково ищет другого, которого нет. Лариса все
облазила, не веря, хотя телевизор пялился на нее с середины комнаты ("Надо
бы в угол поставить, на место для телевизоров") холодным глазом. Не мертво
смотрел он, а холодно и отрешенно: так смотрят слепые, сняв черные очки.
Лариса старалась его не замечать и облазила, обыскала всю квартиру.
Времени на это ушло всего полчаса, хоть и два раза подряд перерыла дом.
Все егорово было на месте: и костюм, и старый костюм, и джинсы, и рубашки,
и куртка. И туфли тоже. Нет, наверное так и есть. Не мог же он голый уйти.
И никакой записки. Ничего. Хоть бы сказал ей кто-нибудь, в чем дело. А
никого в квартире, и во дворе знакомых тоже никого, и по улице тоже шли
какие-то чужие люди по своим делам, мелкие какие-то, или они только сверху
такими казались, восьмой этаж потому что. Чужому в такое время не очень
поверишь, но хоть бы кто сказал ей, что же это такое. Ну за что? Виновата
она в чем? У всех все как у людей, а у нее муж оборотень.
Мать пришла только в седьмом, не одна пришла, привела какую-то
родственницу дальнюю. Лариса ее не знала. Она вообще даже в тетках
путалась, особенно от первого деда, что на север уехал. Мать с