"Джулиан Саймонс. Карлейль" - читать интересную книгу автора

Деда Карлейля тоже звали Томасом, в свое время это был дерзкий,
необузданный, страстный человек. Собрав деньги на полугодовую ренту, он
больше уже не заботился о жене и шести детях. Семья была вечно в нужде, а
часто и голодала. Когда Томас-младший был мальчиком, его дед, превратившийся
уже почти в легенду, жил еще по соседству в Эклфекане, на средства сыновей.
Еще более легендарной личностью был двоюродный дед Карлейля - Фрэнсис,
великий пьяница и игрок. Став моряком, он на первом же корабле поднял бунт.
Между дедом Томасом и двоюродным дедом Фрэнсисом существовала какая-то
давняя полузабытая распря, но, когда Фрэнсис, в то время уже капитан в
отставке, окончательно списавшийся на берег, услыхал, что его брат умирает,
он на телеге приехал в Эклфекан, и маленький Томас увидел его в первый и
единственный раз. Он запомнил мрачного, огромного, почти страшного старика,
которого на руках внесли по крутым ступеням - сам он идти не мог. Братья
поговорили минут двадцать, после чего стул старика спустили обратно вниз, а
самого Фрэнсиса унесли.
От отца Джеймс унаследовал буйный и независимый характер. В юности он
входил в кулачное товарищество местных каменотесов, которые дрались с
шайками ирландских и прочих бродяг, наводнивших в то время окрестности.
Джеймс Карлейль и его братья слыли самыми работящими парнями во всей округе,
но о них также знали, что их лучше не задевать. Маленький Томас всего этого
не застал: его отец был теперь членом религиозной секты, отделившейся от
официальной церкви по причине ее чрезмерной мягкости. Вряд ли Джеймс
Карлейль стал от этого более скромным и воздержанным, чем в тяжелые,
голодные годы юности; вряд ли также это обращение усилило в нем его
пуританский фанатизм (его хватало и в ранней юности: еще подростком он
однажды швырнул в огонь колоду игральных карт). Во всяком случае,
несомненно, что сильное религиозное чувство заставляло его раскаиваться в
жестоких забавах юности. Со своими детьми он не был никогда ни ласков, ни
мягок, но зато всегда сурово-справедлив и ни разу не поднял руку на ребенка
сгоряча.
Будучи старшим среди детей, Томас Карлейль сполна почувствовал на себе
власть отца. Неизвестно, чтобы он когда-либо восставал против этой власти
или вообще ставил бы ее под сомнение, но в воспоминаниях, написанных после
смерти отца, он обнаруживает ясное понимание того, что некоторые черты его
натуры подавлялись в детстве. В доме Карлейлей редки были игры, беззаботное
веселье; ни матери, ни детям не позволялось болтать попусту, так как Джеймс
Карлейль "положительно не желал и не в состоянии был слышать" праздные
разговоры, "он резко отворачивался от них либо, если это не помогало,
сокрушительным взмахом отметал их прочь от себя". "Сокрушительным взмахом"
служила особая интонация, с которой произносилась такая простая фраза, как
"я тебе не верю", или даже "его холодное, равнодушное "а-а", заставлявшее
язык присохнуть к гортани". Однако сам оп любил говорить о вещах, которые
считал важными. В таких случаях речь его была сжата, энергична, полна
сильных и метких выражений и часто поражала богатой крестьянской
образностью. ("Как будто муха по дегтю ползет" - это о плохом проповеднике.
) В минуты гнева, вспоминает сын, "его слова, как острые стрелы, поражали в
самое сердце".
В воспоминаниях Карлейля об отце один маленький эпизод оставляет
особенно яркое, почти зрительное впечатление. Он интересен и тем, что это
единственный случай, когда отец был ласков с ребенком: "Я помню, как он