"Джулиан Саймонс. Карлейль" - читать интересную книгу автора

перенес меня через Мейн Уотер, через запруду пониже по течению, в том месте,
где теперь находится Мейнфутский мост. Мне шел, наверно, пятый год. Кажется,
он направлялся в Люс за плотником. Это был самый прекрасный летний вечер,
какой я только помню. Первое пробуждение памяти (или просветление) связано с
картиной реки: запруда с перекинутой деревянной аркой моста, никаких
поручней и ширина в одну доску. Правой рукой он подхватил меня и нес на
бедре, не сбавив даже шага, пока мы не оказались на той стороне. Мое лицо
было повернуто вниз, и я смотрел в глубокую прозрачную воду с отраженными в
ней небесами со страхом, но и с уверенностью в том, что отец меня спасет.
Сразу после, почувствовав облегчение, я спросил отца, что это за "маленькие
черненькие штучки", которые получаются иногда, когда я тру ладони друг о
друга, и u даже сейчас помню (сознание мое, несомненно, было возбуждено
пережитым страхом), в каких словах я описывал их: "похожи на рогалики по
одному пенсу, но гораздо меньше". Он мне все объяснил: просто руки у меня не
совсем чистые. Он был очень ласков, и я любил его".
Примерно в это время Джеймс Карлейль начал учить сына началам
арифметики и вскоре отдал его сначала в местную сельскую школу, а затем в
школу в Ходдаме, в миле от дома. Деревенские в своем образовании обычно
дальше не шли, но Джеймс Карлейль после долгих раздумий решил послать своего
старшего сына в новую семинарию в Аннане, в шести милях от деревни. Этот
шаг, предпринятый, когда мальчику было десять лет, оказался решающим, так
как Томас с понедельника по пятницу жил теперь у тетки и оказался таким
образом оторванным or дома. Мать, кажется, не имела голоса в решении этого
вопроса, но она заставила его дать слово, что ни при каких обстоятельствах
он ни с кем не будет драться.
Покинув дом на таких условиях, мальчик был плохо подготовлен для жизни
среди других школьников. Подолгу слушая отца и его товарищей, рассуждавших о
религии или устройстве мира, он научился говорить, как взрослый, и из-за
этого да еще из-за привычки выражаться, как его отец, очень категорично и
эмоционально, он казался злым и высокомерным. Он отнюдь не был в положении
отверженного поэта - ситуация, хорошо знакомая нам по многим историям из
школьной жизни, - нет, ему вовсе не чужды были телесные упражнения, и он
был вынослив. Но с ранних лет он был одержим демоном гордыни, и нет
сомнения, что в Аннане он требовал не просто отношения к себе как к равному,
но признания своего превосходства над другими мальчиками. Жестокость, с
которой они разрушили эту иллюзию, навсегда оставила след в его сердце.
В незаконченной повести под названием "Роман об Уоттоне Рейнфреде",
первом серьезном творческом начинании Карлейля, Уоттон-школьник представляет
себя в будущем "героем и мудрецом, осчастливившим и удивившим мир". Его
успехи в учебе, сообщает автор, были "предметом гордости его учителей", и он
был бы всеобщим любимцем во всяком обществе, кроме этой компании себялюбивых
и жестоких мальчишек, которые издевались над ним и мучили его. Та же тема
разработана в философском романе "Сартор Резартус", где описано
преследование, которому подвергается герой в гимназии Хинтершлага (то есть
"Задобитной") со стороны тех мальчиков, которые "повиновались импульсу
грубой Природы, заставляющей стадо оленей набрасываться на раненого
сородича, а стаю уток - убивать своего брата или сестру, сломавших крыло".
Между тем в "Сарторе", как отмечает Карлейль в воспоминаниях о своем
детстве, не сказано и половины правды о том, что ему пришлось перенести в
руках этих "грубых, неуправляемых и жестоких зверенышей" - его соучеников