"Джулиан Саймонс. Карлейль" - читать интересную книгу автора

старшего сына: с тех пор он всегда был для нее заблудшей овцой, которую
можно было вернуть в стадо только постоянными увещеваниями (неизменно
повторяемыми в каждом ее письме) ежедневно прочитывать главу из Библии.
Таким образом, разум юного Карлейля развивался под противоречивым
влиянием, во-первых, личности отца, очень почитаемого им, его привычек и
образа жизни, а во-вторых, сомнения, ставшего со временем твердым неприятием
той безусловной веры, на которой строился этот образ жизни. Можно ли
совершить что-нибудь, не имея такой веры? Или только вера могла подвигнуть
на великие дела? До конца жизни в нем шла борьба - в разное время с разной
силой - между непримиримым иконоборчеством его разума и его душевной
потребностью в вере, включавшей в себя и веру его отца. Если разум разрушал
привычные символы, его приговор следовало принять, но одно разрушение - как
оно могло быть добром? Карлейль нуждался в новом пророческом Евангелии,
чтобы усмирить те сомнения в природе бога и общества, которые разбудил его
же разум, и, поскольку ни один пророк до него не убеждал его, он сам решил
провозгласить благую весть. Но истинно великие пророки получаются только из
тех, кого их последователи считают боговдохновенными, а все остальные -
безумцами. В Карлейле пророческий дар боролся с острым интеллектом, то
побеждая его, то терпя поражение: страстная сила, с которой предстояло
заговорить этому пророку, вытекала не из крепкой веры, а из психологической
потребности превзойти в вере отца, при том, что этому препятствовал разум.
Вот каковы истоки его долгой, на всю жизнь, борьбы за то, чтобы магией веры
изгнать гидру сомнения.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
УЧИТЕЛЬ
Голодные питомцы университета тянулись к своим духовным кормильцам, но
вместо пищи их кормили баснями. Той мешаниной умозрительной путаницы,
этимологии и механических манипуляций, которую выдавали там за науку, я,
пожалуй, овладел лучше многих. Из одиннадцати сотен молодых христиан там
набралось бы человек одиннадцать таких, кто стремился к знаниям. Общение с
ними согревало и облагораживало. Инстинкт и счастливый случай сделали так,
что я пристрастился не к буйству, а к размышлениям и чтению, последнему в
особенности ничто не препятствовало. Да что там! - из хаоса университетской
библиотеки я сумел выловить множество книг, о которых не знал даже сам
библиотекарь. Так было положено начало моей ученой жизни. Своими силами я
научился свободно читать почти на всех европейских языках, на любые темы и
по всем наукам. Определенная схема человеческой природы и жизни уже начала
вырисовываться во мне, но ее предстояло уточнять при помощи новых опытов и
бесконечно расширять.
16.Томас Карлейль. Сартор Резартус

После того как мы столько узнали о сомнениях Карлейля в буквальной
истинности христианских догм, нам покажется странным, что у него не вызывала
никакого видимого отпора перспектива стать священником. Но нужно помнить,
что биограф, из будущего оглядывающий весь жизненный путь человека, может с
обманчивой ясностью представлять побуждения и поступки, которые в свое время
были совершенно неясны тому, кому принадлежали.
Принять духовный сан его заставляло и желание родителей видеть его
проповедником, и тот суровый факт, что в Шотландии в то время было мало