"Джулиан Саймонс. Карлейль" - читать интересную книгу автора

у него определения добродетели: "Сэр, если в вашем собственном сердце нет
понятия о том, что такое добродетель, я не имею надежды внушить вам его".

* * *
От пыток аннанской жизни Карлейль отдыхал в кругу семьи, за чтением и
перепиской с друзьями. Когда Томасу было два года, Джеймс Карлейль перевез
семью из старого дома в Эклфекане в другой, небольшой дом поблизости. Этот
дом описан в "Сарторе Резартусе": "... просторный крашеный дом, утопающий в
фруктовых и лесных деревьях, вечнозеленых кустарниках, увитый жимолостью;
яркие цветы, взбиравшиеся от подстриженной травы до самых окон". Позднее, в
1815 году, видя, что работы для каменщика становится все меньше, Джеймс взял
в аренду ферму милях в двух к северо-западу от Эклфекана. Эта ферма под
названием Мейнгилл ("Большой холм") и стала теперь семейным гнездом. Место
было высокое, голое, открытое всем ветрам, не то, что старый дом в цветах и
фруктовых деревьях. Ферма имела конюшню, коровник, прачечную и маслобойню.
Дом был низкий и длинный, побеленный снаружи; жилое помещение состояло из
кухни и двух спален - большой и поменьше. В этих трех комнатах Джеймс и
Маргарет Карлейль жили со своими семью детьми. Мы не знаем, как они
помещались и где спали в этом доме, да и в старом, тоже трехкомнатном.
Вероятно, родители занимали маленькую спальню вместе с младшими детьми, а
старшие помещались в большой.
Однажды, приехав домой на субботу и воскресенье, Томас вызвался
посидеть с больным дядей, за которым ухаживала миссис Карлейль. Ночью
больной умер, и Карлейль запомнил его ярко-голубые глаза, "широко раскрытые,
пока жизнь не покинула их около трех часов пополуночи". Много лет спустя его
как-то спросили, не ощутил ли он в этот момент в себе ортодоксальной веры в
бога, на что он ответил, что с такой верой давно уже было покончено, хотя
вслух он в этом и не признавался. Кажется, его подвела память: ведь он в это
время все еще числился студентом-богословом, и ему еще полагалось учиться
три года, прежде чем решить, быть ему священником или нет. Правда, в
переписке Карлейля с Робертом Митчелом об их будущем призвании говорится
явно без особой теплоты. Христианство, напоминал Карлейль своему другу, в
своей основе "опиралось на одну лишь вероятность, и хоть она, бесспорно,
велика, все же это только вероятность". Он без отвращения работал над
трактатом, который требовался от начинающих священников в Эдинбурге, и его
пробная проповедь на тему "Польза скорби" заслужила одобрение профессоров. В
то же время чтением он углублял свой скептицизм. В письме к Роберту Митчелу,
написанном вскоре после его назначения в Аннан учителем, он сетовал на
фанатический скептицизм Давида Юма и его слепую приверженность к безбожию, и
это было вполне типичное письмо одного молодого богослова к другому. Но уже
через несколько месяцев он признавался другу, что восхищен этим философом,
который даже свои заблуждения отстаивал столь остроумно, что, право, жаль
было бы уви-
деть его поверженным. И Карлейль с не меньшим остроумием начинал
излагать свои собственные еретические идеи о том, что развитие личности,
пожалуй, больше зависит от внешних причин, чем от нравственных стимулов.
Круг чтения Карлейля и в студенческие годы, и позднее по широте и
характеру был просто несовместим с заурядной жизнью и взглядами скромного
священника. Его интересы простирались от Шекспира (который в Эдинбурге даже
не упоминался и которого философ Юм считал талантливым варваром, лишенным