"Джулиан Саймонс. Карлейль" - читать интересную книгу автора

почтительно, но, возможно, почтительности все же недоставало, потому что
Чалмерз остался им недоволен. "Этот паренек, - сказал он, - очень любит
умничать и вовсе не любит истину".
В один из таких приездов Карлейль открыл перед Ирвингом всю глубину и
серьезность своих сомнений. Как уже стало у них обычаем, Ирвинг провожал
Карлейля часть его пути, пройдя с ним миль пятнадцать до самого Драмклога в
Ренфрюшире, и собирался повернуть назад, с тем чтобы Карлейль уже в
одиночестве преодолел остававшиеся ему 10 миль до Мюркерка. Карлейль дает
запоминающееся описание этой сцены в своих "Воспоминаниях": кругом тишина,
пустынная бурая болотистая равнина, высохший вереск и внезапно попадающиеся
на пути ямы, превращающиеся зимой в топи. Разговор, как вспоминал Карлейль,
с каждым часом становился все более задушевным и волнующим. Когда солнце
начало заходить, они остановились, прислонясь к каменной ограде, продолжая
говорить. И тут Ирвинг "буквально вытянул из меня понемногу, так мягко, как
только можно было, признание о том, что я не разделял его взглядов на
христианскую религию, и напрасно было бы этого от меня ожидать или
требовать". Признание не вызвало у Ирвинга шока: по воспоминаниям Карлейля,
Ирвинг выслушал его, как старший брат, и с заходом солнца повернул в далекий
обратный путь.
Личность Карлейля, насколько нам удалось ее здесь представить,
покажется современному читателю весьма противоречивой. Убежденность в
собственном превосходстве, сочетающаяся с неспособностью его проявить;
внутренние устремления, в лучшем случае смутные, в худшем же - просто
нелепые; горячее сердце, скрывающееся за манерой, одновременно и дерзкой и
неуклюжей, - все эти несуразности можно принять, только зная о том великом
и благородном итоге, к которому они вели. Современный читатель скорее всего
не сразу почувствует симпатию к Карлейлю, однако, вынося свое суждение о
нем, он должен принять во внимание спрятанные за внешним неуклюжим фасадом и
щедрость натуры, и потребность любить, и стремление создать для людей
лучший, более справедливый миропорядок и не должен забывать, сколь реальны
были его физические страдания, каково бы ни было их происхождение. "Сердце
просит хоть какого-нибудь сочувствия", - писал он брату Джону, и этот крик
Души, лишь однажды вырвавшийся у него, уже этим трогает нас.
На двадцать шестом году жизни он нашел наконец если и не сочувствие, то
по крайней мере возможность употребить часть нерастраченного идеализма души.
В мае 1821 года Ирвинг приехал в Эдинбург, чтобы повидать своего Друга, и
застал его, как обычно, в угнетенном состоянии духа. Ирвинг предложил
прогулку в Хэддингтон, где он в юности столь успешно начал учительствовать.
Погода была чудесной, и за время шестнадцатимильной прогулки Карлейль
немного повеселел. "Вот и все, что я помню о путешествии, - писал он
позднее. - Однако то, чем оно окончилось, и то, что я там нашел, будет мне
памятно, покуда останется во мне жизнь или мысль".

ГЛАВА ПЯТАЯ
ОТ ДЖЕЙН БЕЙЛИ УЭЛШ...

Господин Карлейль пробыл у нас два дня, большую часть времени мы читали
с ним по-немецки. Какой благородный язык! Я делаю огромные успехи. Он ужасно
поцарапал каминную решетку. Нужно мне к следующему разу приготовить для него
пару мягких туфель и наручники. На свободе следует оставить только его язык: