"Колин Таброн. К последнему городу " - читать интересную книгу автора

Он писал в какой-то пугающей эйфории. Лучи заходящего солнца стали
пробиваться сквозь листву на ветках и слепить его. В конце концов он в
изнеможении откинулся назад, не в состоянии осознать, что он только что
сделал. Вокруг по-прежнему царила тишина. Он закрыл глаза. Он чувствовал,
как блокнот пульсирует в его пальцах, но не стал перечитывать.
Через некоторое время на лестнице, ведущей сюда, послышались голоса.
Они принадлежали Луи и Жозиан. Роберт подумал о том, как они разговаривают
друг с другом, когда остаются одни, как она смотрит на него. Потом он
услышал ее голос - легкий, дразнящий:
- Tu es simplement envieux, Lou-Lou. Toi, qui ait du talent mais qui
manques de volonte*.
______________
* Ты просто ему завидуешь, Лу-Лу. Ты очень талантлив, но у тебя совсем
нет желания что-нибудь сделать (фр.).

Смех Луи раскатился над горами и заглушил ее слова.
Роберт подождал, пока снова не восстановится тишина, и взял в руки
блокнот, чтобы прочитать то, что он написал.
Сначала он не мог в это поверить. Он подумал, что, может быть, просто
первые предложения вышли не очень хорошо. Поэтому стал читать быстрее,
ожидая, когда наконец в предложениях поселится огонь, в тех предложениях,
которые он все еще помнил. Но его взгляд повсюду натыкался лишь на
безжизненные слова. Они не могли оторваться от страниц. Какой-то тусклый
язык, состоящий целиком из затертых, избитых фраз. Только несколько
крохотных пузырьков его намерений поднимались там, где, по замыслу, должно
было всплыть нечто оригинальное.
Роберт почувствовал горькое удивление. Может, он исписался, онемел?
Казалось, он читает манускрипт, не поддающийся дешифровке.
Он прочитал еще раз, медленнее, попробовал что-то исправить и сдался.
Хуже всего было то, что эти предложения были ему до боли, почти до отчаяния
знакомы. Они были полны энергии, пригодны к печати, его обычные фразы,
привычный стиль письма. Но они не могли обновить мир. Они не могли пробудить
к жизни этот горный поток и крутой обрыв. Они были окутаны банальным облаком
всего, что он когда-либо написал, сказал, подумал - всего, что когда-то
писали другие. Роберт подумал: "Я заперт в этих фразах, в этом ритме. Мне
никогда отсюда не вырваться".
Но он знал, что попробует снова. И снова. Он опять откинулся назад,
чтобы еще раз оглядеть этот пейзаж. Все равно должен быть какой-то способ
описать это: как река прорубает себе путь в высоких скалах, как облака
изменяют горы. Должны быть даже четкие определения всего этого. Он попытался
осторожно и спокойно перенести это на бумагу. Он попытался проанализировать
облака, окутавшие склон напротив, как по-новому предстают перед нами хребты,
когда эти облака начинают двигаться.
Но они оставались недостижимыми. Он видел, как они медленно
выскальзывают из его слов. Он подумал: "Наш лексикон слишком ограничен".
Слов для описания этого пейзажа просто не существует. Он не мог смотреть на
эти горы без странного трепета, но, когда он читал то, что написал, его
начинало сжигать разочарование. Казалось, будто какой-то туман заслоняет
вещи от их наименований, делает мутными их детали, заставляет их становиться
безжизненными.