"Яков Моисеевич Тайц. Неугасимый свет " - читать интересную книгу автора

поднимались, я бы все время ходил ножками!
Но... поздно! Страница написана - ее не вырвешь, не зачеркнешь и не
перепишешь.


НЕУГАСИМЫЙ СВЕТ

"Неугасимый свет" - так хотелось бы мне назвать маленький рассказ о
самом первом своем воспоминании.
Много чего можно вспомнить за пятьдесят лет жизни - и сладкого и
горького! Но это воспоминание, о котором я хочу рассказать, - оно самое
первое. Скажу наперед, что ничего в нем особенного нет и что вся его
прелесть для меня только в том и заключается, что оно - первое.
Вот я закрываю глаза и довольно отчетливо вижу широкую реку и слышу
чей-то голос:
- Это Днестр.
Кругом сумерки. Река блестит. Ее противоположный берег теряется в
туманной полумгле. Мы сидим в огромном фаэтоне, который то и дело кренится
набок. Мы - это папа, мама и я. Мама держит меня на руках и крепко прижимает
к себе, чтобы я не вывалился из качающегося экипажа.
Фаэтон пахнет кожей, лошадьми, дорогой... На облучке сидит возница -
балагула - и всякими грубыми словами ругает ни в чем не повинных лошадей.
Мне обидно за лошадей, и я сержусь на балагулу, который важно восседает на
облучке, облаченный в брезентовый балахон с нахлобученным на голову
капюшоном. Он ни разу даже не дал мне подержать вожжи!
Я сержусь на него и мечтаю о том, что вот, мол, когда я вырасту, я сам
стану балагулой и буду весь день держать вожжи и размахивать кнутом. Но
лошадей ругать я не буду, а буду разговаривать с ними по-хорошему.
Не люблю, когда ругаются. Эта черта осталась во мне до сих пор, хоть
стать балагулой мне, по разным причинам, так и не удалось.
...Неуклюжий кожаный верх фаэтона поднят. Видимо, недавно был дождь.
Самого дождя не помню, помню только, что верх был поднят и что из-за этого
нам, сидящим в фаэтоне, не было видно ни неба, ни земли - ничего, кроме
серой брезентовой спины возницы.
Потом дождь прекратился, и папа велел остановить лошадей, чтобы можно
было сойти и опустить верх. Вот с этого момента, собственно, и начинается
мое первое воспоминание.
Балагула натянул вожжи, крикнул "тпрру", и лошади с явным удовольствием
остановились. Папа соскочил на размытую дождем дорогу, стал откидывать верх,
и тут не то он, не то я прищемил себе палец.
Не помню точно, кто из нас прищемил палец. Возможно, что это произошло
с папой, а я только слишком сильно воспринял ощущение боли, и мне
показалось, что это случилось со мной. Как бы там ни было, верх был опущен,
и все вокруг стало видно.
Все вокруг было светло-синее, Слева шумела серебристо-голубая река. Над
головой дрожали маленькие звезды. Справа были деревья - темные, густые и
пышные. Лошади фыркали и храпели; над ними поднимался еле заметный пар.
Я замер на руках у матери, приглядываясь к огромному миру, который
вдруг предстал передо мной, после того как папа опустил черный верх фаэтона.
Вдруг я заметил нечто чрезвычайно поразившее меня. Справа, неподалеку от