"Яков Моисеевич Тайц. Неугасимый свет " - читать интересную книгу автора

фаэтона, в траве светился чудесный зеленоватый огонек.
Я вырвался из рук матери, соскочил с фаэтона и, по колено увязая в
дорожной грязи, подбежал к невиданному огоньку. Я хотел было взять это
светящееся чудо, но оно вдруг снялось с места и, продолжая светиться,
перелетело, точно перышко жар-птицы, на другое место.
- Папа, что это? - закричал я вне себя от удивления.
Папа шепотом ответил:
- Тише! Это светлячок. Не надо его ловить, а то он погаснет.
Он присел подле меня на корточки, и мы оба долго любовались на
подвешенный к былинке крохотный живой фонарик, пока мама не крикнула из
глубины фаэтона:
- Что с вами? Давайте скорей поедем!
Мы с папой опять залезли в фаэтон, балагула стегнул лошадей, и мы
снова, качаясь, поехали вдоль серебристо-голубой реки, А фонарик остался там
в траве.
И вот уже пятьдесят с лишним лет сквозь всю мою жизнь зеленым
светлячком светит мне мое первое воспоминание. Этот свет не тускнеет, не
гаснет и погаснет только вместе со мной. Значит, для меня, во всяком случае,
он действительно неугасимый!


СЛИВОВЫЙ НОС

Я знаю, ребята, вы все хотите поскорей вырасти, поскорей стать
большими... Не спешите, ребятки! Все это придет, никуда не денется. Мы,
большие, например, иной раз хотим стать маленькими, хоть на полчасика
вернуться в свое детство. Но это невозможно: жизнь идет все вперед и вперед.
Правда, мы можем вспоминать свое детство и таким образом хоть мысленно
вернуться в ту далекую пору, когда соседняя роща казалась неведомым
царством, а луна казалась совсем близкой: только забраться на крышу,
протянуть руку - и дотронешься до нее.
Память - удивительная вещь! Это настоящее чудо! Где-то там, у нас в
мозгу, хранятся сотни тысяч картинок. Какую захочешь - такую и увидишь.
Разве это не чудо!
Вот сейчас, например, я вижу одну из самых ранних картинок... Ее можно
назвать "Сливовый нос".
Когда мне было годика три-четыре, мы с папой и мамой поехали в далекий,
неизвестный город Хотин.
Я тогда, конечно, не понимал, зачем мы покинули родную, милую Вильну и
потащились в чужой молдавский город Хотин, где у нас не было ни родных, ни
знакомых.
Боюсь, что и самому папе это было неясно даже тогда, когда он укладывал
все наши пожитки в огромную корзину.
Дорогая наша корзина! Вот и пришел черед помянуть тебя добрым словом.
Папа купил тебя, чтобы не возиться с отдельными узелками. Ты поглощала все
наше имущество! Не одну ночь провел я на тебе, свернувшись калачиком. Сам
папа, случалось, почивал на твоей не очень-то мягкой крышке. С годами она
прогнулась, и твое плетеное ложе стало уютнее и даже как будто помягче.
Много лет прослужила ты нам верой и правдой, дорогая корзина! Недаром сам
папа написал о тебе трогательный рассказ.