"Владимир Германович Тан-Богораз. У Григорьихи " - читать интересную книгу автора

-- У нас тоже есть дети! -- проворчал голос.
Усиленная осторожность Аканги подействовала заразительно и на соседей. Я
хотел было продолжать переговоры, но в это время подошли мои спутники,
управившиеся с собаками, и узнав, что нас не хотят пустить в шатёр,
разразились проклятиями на русском и чукотском языках. Особенное раздражение
проявляли два русских ямщика. Для колымского русского жителя гостеприимство
является непререкаемой обязанностью, для исполнения которой он готов
пожертвовать последним куском, оторвав его от собственного рта, и поведение
чукч казалось им чуть не святотатством. Мои чукотские спутники, Леут и
Айганват, вели себя сдержаннее. Мотивы чукотской осторожности пред злыми
духами были им ближе и понятнее, чем русским, и, быть может, в своё время и
они сами не раз запирали свои двери перед подозрительным путником,
неожиданно явившимся в ночной темноте неизвестно откуда. Зато Митрофан,
дюжий анюйщик [Анюйщик -- житель реки Анюя. (Прим. Тана).] из обруселых
якутов, бывший ямщиком передней нарты, скоро перешёл от пролятий и угроз к
более решительным действиям. Он схватился руками за длинные жерди, к которым
была привязана входная пола, и принялся с ожесточением трясти их, как будто
собираясь обрушить весь шатёр на голову обитателей. Такая решительность не
замедлила принести плоды.
-- Войдите, -- довольно хладнокровно сказал голос изнутри, -- если вы не
хотите уйти!
Чьи-то проворные руки развязали входные ремешки, и мы стали один за
другим пролезать в шатёр, торопясь приблизиться к огню. В шатре уже не было
никого, кроме одной довольно дряхлой старухи; другие обитатели удалились во
внутреннее отделение, твёрдо намереваясь отсидеться там от нашего нашествия,
как в цитадели. Огонь, правда, горел довольно ярко, но о чае и еде не было и
помина. Мы уселись перед костром на обрывках шкур; проклиная духа болезни и
чукотское суеверие.
-- Подвесь чайник! -- сказал я старухе.
-- Нет чайника! -- возразила она, равнодушно разглядывая наше общество.
-- Ну, попроси у Аканги! -- посоветовал я.
-- Огонь чужой! -- ответила старуха. -- Грешно!
Очевидно, оба шатра не имели общения огня и потому не могли меняться
посудой.
-- Разведите огонь на дворе, варите сами себе! -- посоветовала старуха,
снова стараясь выжить нас из шатра.
-- О несчастные людишки! -- разразился Митрофан. -- Чтоб вам пропасть!
Клятые! Жисть ваша собачья! Дай еду! -- сурово обратился он к старухе. --
Печёнка болит! Сейчас давай еду!
Старуха порылась сзади себя в груде деревянных лотков и, вытащив
несколько кусков холодного варёного мяса, отдала их нам. Мы поспешно достали
ножи, как будто собирались вступить в единоборство из-за предложенной пищи.
Разговоры немедленно заменились чавканьем, заглушавшим для наших собственных
ушей даже треск костра.
В это время входная пола приподнялась и пропустила ещё одну человеческую
фигуру. Население переднего шатра наконец решилось прислать нам парламентёра
для переговоров. Это была молодая здоровая баба в косматой одежде,
беспорядочно натянутой на плечи. В руках она сжимала маленького чёрного
щенка, который жалобно попискивал.
-- Старуха говорит, -- сказала баба, обращаясь ко мне, -- потритесь об