"Владимир Германович Тан-Богораз. У Григорьихи " - читать интересную книгу автора

этого щенка, тогда можете войти к нам в шатёр!
Щенок в данном случае являлся заместителем ребёнка и, смотря по
обстоятельствам, должен был или испугать Духа Болезни, или явиться для него
умилостивительной жертвой.
Митрофан поглядел на пришедшую, и лицо его разгладилось.
-- Будет тебе щенка мучить. Давай его сюда! -- сказал он уже шутливо и
вместе со щенком облапил посланницу, которая тщетно старалась вырваться из
его могучих объятий. Он вёл давнее знакомство с Григорьихой, как русские
окрестили Акангу, по имени её покойного мужа Гырголя, и пользовался приязнью
её обеих дочерей, и, быть может, именно его присутствию мы были обязаны тем,
что двери запертой крепости готовы были открыться перёд нами.
Мы подхватили щенка и поспешно принялись прикладывать его к своим бокам
и спине.
Через четверть часа мы уже сидели во внутреннем отделении переднего
шатра, раздетые до последних пределов возможности, и, обливаясь потом,
усердно поглощали горячий чай. Хозяева, успевшие поужинать до нашего
приезда, не уступали нам в соревновании над уничтожением пищи. Все они
сидели на правой, хозяйской, стороне полога, уступив нам левую как гостям.
Григорьиха сидела впереди всех. Это была крепкая, костлявая баба лет
пятидесяти, с безобразным скуластым лицом и мрачным взглядом. Вдобавок к
природному безобразию, лицо её было испещрено широкими чёрными знаками,
намалёванными графитом и составлявшими предохранительное средство против
покушений новопришедшего духа. На лицах её обеих дочерей, сидевших поближе к
входу, красовались те же знаки. Старшая приходила недавно за нами в соседний
шатёр. Младшая была родильницей, но сидела как ни в чём не бывало. По её
внешнему виду никак нельзя было бы определить, что она два дня тому назад
разрешилась от бремени.
Китувия, муж старшей дочери, сидел сзади. В качестве старшего зятя он
имел право восседать в пологу, между тем как младший зять, ещё не
укрепившийся окончательно в семье, несмотря на рождение вышеупомянутого
младенца, должен был мёрзнуть под открытым небом при оленьем стаде.
Из-за Акангиной спины выглядывало ещё одно старческое сморщенное лицо с
редкими седыми усами и маленькими злыми глазками, очень живыми и бегающими
по сторонам. Это был Йэкак, приёмный муж Аканги, которая, подыскав мужей
своим дочерям, не позабыла и самое себя. Йэкак был старшим из девяти сыновей
небезызвестного на Анюйской стороне Лятувии-"в ошейнике", прозванного так за
то, что некогда, утащив на чужом стойбище свиток из оленьих кишок и торопясь
уйти домой, он надел его себе на шею, чтобы иметь более свободы в движениях.
Все братья Йэкака в настоящее время были владетелями многочисленных стад и
хозяевами отдельных стойбищ, но он никогда не чувствовал призвания к заботам
оленьего хозяйства и провёл свою жизнь, скитаясь между стойбищами своих
многочисленных родственников и добрых знакомых. Под старость он приютился у
Аканги, которая, кстати, приходилась ему троюродной сестрою. Впрочем, Йэкак
издавна был сменным товарищем по жёнам покойного Гырголя и, поселившись на
стойбище его вдовы, только исполнял обязанность, возложенную на него
условиями такого союза. Принять Акангу на своё собственное стойбище, как,
собственно говоря, ему следовало бы сделать, он, конечно, не мог, ибо у него
не было ни стойбища, ни даже никакого жилища, достойного упоминания. Другая
жена его не обновляла своего шатра уже около десяти лет, и он представлял
теперь кожаные лоскутья, которые стыдно было даже натянуть на жерди.