"Владимир Германович Тан-Богораз. На реке Росомашьей " - читать интересную книгу автора

Акомлюки, дававшему мне ночлег. Он уже был приготовлен для входа мужчин.
Толстая Виськат, сестра Акомлюки, распластавшись по земле, уже собиралась
вползти в полог с лампой в руках. Другие женщины снимали с крючьев огромные
чайники и переворачивали горячее мясо в котлах, для того чтобы оно лучше
варилось, хватая куски голыми руками и немилосердно обжигаясь. Во всех
концах стойбища слышался частый и глухой стук. То мужчины выколачивали свои
плечи и ноги роговыми колотушками, приготовляясь войти в домашнее святилище.
В полог нельзя внести на одежде ни одной порошинки снега, ибо она
превратится в сырость, а чукотский обиход не изобрёл ещё никаких средств для
сушения отсыревшей одежды. Волей-неволей и мне приходилось последовать
примеру других и полезать в полог.
Через четверть часа все прелести чукотского домашнего комфорта были
налицо. Я сидел в углу, сняв с себя всю лишнюю одежду и скорчившись в три
погибели для того, чтобы занимать поменьше места. Весь полог от края до края
был наполнен полуобнажёнными человеческими телами, которые разгорелись от
внезапного перехода от холода к теплу и блестели крупными каплями пота.
Из-под входной полы виднелся ряд круглых, гладко остриженных голов, так
плотно окутанных тяжёлой меховой драпировкой, что о существовании туловищ
сзади можно было только догадываться.
Это были люди, которым не хватило места в пологу и которые не хотели
лишиться своей доли в пиршестве. Кавралины и чаунщики с ближайших стойбищ
уехали домой, но и без них было довольно гостей. Люди в пологу нажимали друг
друга коленями и плечами, принимали самые неудобные и неестественные позы,
сохраняемые только благодаря силе взаимного подпирания. Мне было не лучше,
чем другим. Широкая спина Акомлюки простиралась пред самым моим лицом,
скрывая от меня свет лампы, а другая, не менее увесистая туша, принадлежащая
молодому гостю из кавралинов, двоюродному брату Умки, весьма больно
притиснула к земле мою левую ногу. В пологу было жарко, как в печи. Резкий
запах человеческих испарений так и бросался в голову. Серая оленья шерсть
носилась повсюду, прилипала к потным щёкам, назойливо лезла в нос и в рот,
примешивалась к каждому глотку чая и к каждому куску пищи. Чаепитие
кончилось, не успев начаться. Два вёдерных чайника опустели, а
присутствующим насилу досталось по чашке. Женщины опять стали возиться на
дворе, а общество старалось сократить время ожидания разговорами. Я кое-как
уговорил Акомлюку отодвинуть свою спину и, достав из портфеля записную
книжку, принялся заполнять страницу дневника. Чукчи смотрели на мои руки с
таким пристальным вниманием, как будто я разыгрывал пред ними на своих
десяти пальцах самое удивительное представление.
Етынькэу, сидевший наискось, так низко перегнулся над моими коленями,
что его голова задела за ручку пера, мешая мне писать.
-- Ого! -- сказал он. -- Хорошо ты выучился! Словно бег мышиных ног!
-- Словно бег водяного червяка! -- прибавил кавралин, сидевший рядом со
мной.
-- Это что! -- подхватил красноглазый Амрилькут с торжественным
видом. -- А ну-ка, Вэип, достань бумагу, где жители! Найди семью Такэ!
Посмотрим, всех ли назовёшь?..
И он опять весь затрясся от предвкушаемого наслаждения.
На этот раз никакие отговорки не помогли. Скрепя сердце я достал из
портфеля злополучные списки и принялся вычитывать ряд неудобопроизносимых
имён, которыми лучше не отягощать этих страниц. Чукчи слушали с молчаливым