"Константин Иванович Тарасов. Золотая Горка" - читать интересную книгу автора

Надзиратель был полная дрянь: вчера топтал Скаргу, сегодня мог бы, если
приказать, ударом ножа убить Живинского. Кого угодно - лишь бы пощадили.
Вспомнив жандарма, Скарга резко спросил:
- Где живет Живинский?
Ответ последовал немедленно. Скарга не сомневался, что он правдив.
- В Захарьевском переулке*. Новый кирпичный дом.
______________
* Захарьевский переулок - ныне улица Урицкого. Имеется в виду
пешеходная часть улицы - от табачной лавки на Ленинском проспекте до улицы
К.Маркса.

- Номер?
- Не знаю, - тяжело выговорил Острович, страшась выстрела за это
незнание.
- Был у него?
- Да, дрова ему пилили.
- Нарисуй, - Скарга показал на землю.
Острович поспешно наклонился и щепочкой стал чертить план. "Вот
Захарьевская, - угодливо пояснил он, - вот тут поворачиваем, идем... первый
дом, второй, третий, а четвертый и есть новый, с полукруглыми окнами".
- Квартира?
- На втором этаже. Справа.
Девочка вновь вышла на крыльцо. Видимо, она решила не отходить от
отца.
- Иди в дом, - сказал Скарга Островичу. - Не вылезай!
Надзиратель попятился и задом начал подниматься на крыльцо. Ноги не
слушались его, сапоги цеплялись за ступени. Он еще не верил в свое
спасение. Так, пятясь, он исчез в сенях. Девочка осталась стоять на пороге.
- Прощай! - сказал Скарга.
Он вышел на Трубную и повернул в город. Мысли его не могли оторваться
от тихой, слабенькой девочки, которая ничего не знает об отце, по закону
природы считает его лучшим из людей, любит его, верна ему, и ни перед кем
на белом свете невиновна. Появись эта девочка минутой позже, и на весь век
в ее память врезались бы окровавленный труп отца, встреча с его убийцей,
она кричала бы во снах, видя лицо осиротившего ее человека. Скарга говорил
себе, что и Ольга кричала, и ее жизнь растоптана, и вообще нет весов, на
которых взвешиваются страдания, уравниваются возмездие и вызвавшее его зло.
Мера революционной справедливости вытекает из древнего морального
императива: не делай другому того, чего не желаешь себе. Теория
политического убийства справедлива, думал Скарга, у партии нет иных средств
отпора полицейским репрессиям, партию старательно и безжалостно уничтожают.
Но конкретная практика террора разрушает душу, и путь боевика - это путь к
трагическому самоуничтожению. Боевик - однодневка, динамит, который,
подрывая устои рабства, должен взрываться и исчезать. Лица убитых держатся
в памяти, как в фотоальбоме, память страдает от этого груза, душа
обугливается. В светлое будущее, за которое сражаются
социалисты-революционеры, не может войти легион людей, сознательно
исполнявших функцию потусторонней силы. Общество должно будет назвать их
мучениками борьбы. Если нас, думал Скарга, назовут героями и дети станут
слушать наши рассказы о терактах, трагизм вынужденной жестокости исчезнет,