"Андрей Тарковский. Запечатленное время" - читать интересную книгу автора

кинематографическими возможностями. Открывалась перспектива создать
по-новому правдивую атмосферу войны с ее перенапряженной нервной
конденсацией, невидимой на поверхности событий, а лишь ощутимой, как
подземный гул.
И третье, что меня взволновало до глубины души, это характер мальчишки.
Он сразу представился мне как характер разрушенный, сдвинутый войной со
своей нормальной оси. Бесконечно много, более того, все, что свойственно
возрасту Ивана, безвозвратно ушло из его жизни. А за счет всего
потерянного - приобретенное, как злой дар войны, сконцентрировалось в нем и
напряглось.
Такой характер волновал своим драматизмом и интересовал меня гораздо
больше, чем типы, раскрывающиеся в процессе постепенного развития в среде
острых конфликтных ситуаций и принципиальных человеческих столкновений.
В неразвивающемся, как бы статичном напряжении страсти обретают
максимальную остроту и проявляются более наглядно и убедительно, чем в
условиях постепенных изменений. В силу такого рода пристрастий я и люблю
Ф.М.Достоевского. Меня больше интересуют характеры внешне статичные, но
внутренне напряженные энергией овладевшей ими страсти.
Иван из прочитанного мной рассказа принадлежал к их числу. И эти
особенности рассказа Богомолова приковали к нему мою фантазию.
Но вне этих пределов я не мог следовать за автором. Вся эмоциональная
ткань рассказа была мне чуждой. События излагались в нарочито сдержанной,
даже несколько протокольной манере. Перенести такую манеру на экран я бы не
сумел - это противоречило моим убеждениям.
Когда у писателя и постановщика эстетические пристрастия различны,
компромисс невозможен. Он просто разрушает замысел постановки. Фильм не
состоится.
При наличии такого конфликта между автором и режиссером существует
только один путь - трансформации литературного сценария в новую ткань,
которая на одном из этапов работы над фильмом называется режиссерским
сценарием. И во время работы над режиссерским сценарием автор будущего
фильма (не сценария, а именно фильма) имеет право поворачивать литературный
сценарий как ему вздумается. Лишь бы видение его было цельным и каждое слово
сценария дорогим и пропущенным через его личный творческий опыт.
Ибо единственный, кто стоит между грудой исписанных страниц сценария,
актером, выбранными натурными местами для съемки, пусть самым
блистательнейшим диалогом, эскизами художника, - это режиссер и только
режиссер, который является последним фильтром кинематографического процесса.
Поэтому всегда, когда сценарист и режиссер не один и тот же человек, мы
будем свидетелями этого ничем неистребимого противоречия. Конечно, если
имеются в виду принципиальные художники.
Вот почему содержание рассказа представлялось мне не более как
возможная основа, живая сущность которой должна была быть переосмыслена в
соответствии с моими личными представлениями о будущем фильме.
Но здесь возникает вопрос о пределах сценарных прав режиссера. Дело
иногда доходит до полного безоговорочного отрицания за режиссерами
творческой инициативы в области кинодраматургии. Режиссеры, имеющие
склонность к сценарному творчеству, подвергаются резкому осуждению.
Но ведь неоспорим тот факт, что некоторые писатели чувствуют себя
находящимися гораздо дальше от кино, чем кинорежиссеры. И потому в