"Олег Тaрутин. Печатное слово" - читать интересную книгу автора

бросив книги, принялся хохотать, вскидывая руки и хлопая себя по
бокам:-Агапов! Ага-ха-ха-пов! А может, мужики Петербургско-Варшавские в
ваго... ой, не могу! Стихи. . . хо... хо, может? Посмотрите! Может, это
Кирила Петрович... ха-ха-ха!..
- Истерика, - констатировал один, брезгливо глядя на корчащегося
Пуделя. - Откуда он вас знает, Кирилл Петрович?
- Поня-тия не имею,-не сразу и каким-то напряженным голосом ответил
второй.
На Веню он не глядел. Взгляд его был устремлен к недальнему
железнодорожному мосту, по которому только что прогрохотала электричка. Над
мостом, чуть видные на фоне прозрачного осеннего неба, висели три...
затруднительно определить, что это было... Как бы три световых овала, чуть
плотнее воздуха, три пульсирующих сгустка, вернее, мохнатых, вернее...
- Опять эти штуки, лейтенант,-сказал троекуровский тезка тем же
напряженным голосом. - Любопытное явление над Ягодным Полем... Что бы это
значило? Ладно, беритe этого фрукта...
Пульсирующие сгустки резко вдруг ухнулк вниз, едва не коснувшись
ажурной арматуры моста, а потом, вдоль железнодорожного полотна, по
наклонной устремились в небо, через несколько мгновений бесследно
растворившись в нем.
Из письма машинистки Людмилы Стасевской подруге:
"Дорогая Ирка! Сразу же убиваю тебя наповал: обещанных денег прислать
не могу.
Вернее, могу, самую малость. Та полновесная сумма, которую я должна
была получить в воскресенье, лопнула как мыльный пузырь, испарилась! До сих
пор не могу прийти в себя, и не столько из-за потерянных денег и
невозможности помочь тебе, а из-за того, по какой причине (разрядка моя.-Л.
Ст.) я их лишилась. Сядь, подруга, держись крепче и верь, прошу тебя,
каждому моему слову.
Ты знаешь, Ирка, что мой приработок зиждется на писучести мыслителей
из института.
Не счесть статей, кандидатских и докторских диссертаций, которые я им
перестукала! Да все мои тряпки и мебель - их материализованные мысли! В
особенности-мысли доктора наук Урьева, душки Урьева, бывшего душки, к
сожалению... Весь последний месяц я колотила его монографию "История и
география в публицистике Пушкина и Гоголя". Забавно? Ну и смейся. Лично я
давно взяла за правило не вдаваться в содержание этих трудов, избави бог.
Мое дело-перепечатать буква в букву, четко и аккуратно, в четырех
экземплярах.
Значит, все вечера-дома. Ни для кого меня нет, даже с Аликом отношения
запустила, а ведь он отнюдь еще не созрел для брака (разрядка моя.-Л. Ст.).
Впрочем, Алик-потом. Сначала эта "история с географией". Третьего дня, в
воскресенье, достукиваю я последнюю, триста восемьдесят шестую страницу,
откидываюсь в изнеможении, но тут же беру себя в руки и иду звонить Урьеву:
приезжайте, мол, Адольф Трофимович! Мчусь, говорит, мчусь, чтобы иметь
счастье поцеловать золотые ваши ручки! Я ж говорю-душка. .. Ну, пока он
мчится, разложила я текст поэкземплярно. Значит, Ирка, я каждую страницу
держала в руках, видела снова весь текст, сейчас поймешь, к чему я это.
Только успела я разложить монографию-звонок.
Он. Сияющий, с цветами. И ручки целует, и спасительницей называет,