"Уильям Теккерей. История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага" - читать интересную книгу автора

дом, по опустевшим покоям, сырым и гулким залам и мрачным переходам которого
Артур Пенденнис не раз бродил в детстве, боязливо поеживаясь. На закате с
лужайки Фзрокса открывался чудесный вид: и Фэрокс и Клеверинг-Парк за рекой
наряжались в богатый золотистый убор, который был им обоим необыкновенно к
лицу. Верхние окна огромного дома пылали так ярко, что на них нельзя было
смотреть, не мигая; шумливая речка убегала на запад и терялась в темном
лесу, из-за которого поднимались в пурпурном великолепии башни старинной
церкви Клеверингского монастыря (по которому городок этот до сего дня
зовется Клеверинг Сент-Мэри). Длинные синие тени - маленького Артура и его
матери - ложились на траву; и мальчик тихим, взволнованным голосом
(унаследовав чувствительность матери, он никогда не оставался равнодушен к
красоте природы) повторял памятные строки: "Вот дело рук твоих, отец добра;
Всесильный! Вот тобой рожденный мир", чем доставлял великую радость миссис
Пенденнис. Такие прогулки и беседы обычно заканчивались взрывом сыновних и
материнских ласк; ибо любить и молиться - в том и состояли главные занятия
милой этой женщины; и я не раз впоследствии слышал, как Пенденнис по
легкомыслию своему уверял, что непременно попадет в рай, ибо без него мать
никогда не будет там счастлива.
Что касается до Джона Пенденниса, отца семейства и проч., то все питали
к нему величайшее уважение, и каждое его приказание исполнялось столь же
послушно, как законы персидские и мидийские. Никому во всей империи так
старательно не чистили шляпу. Кушать ему всегда подавали минута в минуту, и
плохо приходилось тем, кто опаздывал к столу, как то случалось иногда с
шаловливым и не слишком аккуратным маленьким Пеном. Неизменно в одни и те же
часы он творил молитву, прочитывал письма, занимался делами, обходил конюшни
и сад, заглядывал в курятник и на псарню, в амбар и в свинарник. После обеда
он всегда засыпал, держа на коленях газету "Глобус" и прикрыв лицо
ярко-желтым шелковым платком (желтые эти платки присылал ему из Индии майор
Пенденнис, которому он содействовал в покупке майорского чина, так что
теперь братья были друзьями). И так как обедал он ровно в шесть часов, а
описанная выше сцена на закате происходила, надо полагать, примерно в
половине восьмого, вполне вероятно, что он не уделял особенного внимания
виду, открывавшемуся с его лужайки, и не приобщался к поэзии и нежностям,
коими там занимались. Да он ничего о них и не знал. Вот так же и в гостиной
- едва мистер Пенденнис входил туда с газетой под мышкой, как мать и сын,
сколько бы они перед тем ни резвились, тотчас затихали... И здесь, в
гостиной, пока маленький Пен, забравшись в глубокие кресла, читал подряд
все, что попадалось ему под руку, помещик прочитывал собственные статьи в
"Газете садовника" либо, храня на лице величайшую серьезность, играл в пикет
с миссис Пенденнис или с каким-нибудь гостем из Клеверинга.

Пенденнис всегда старался о том, чтобы по крайней мере один из его
званых обедов приходился на то время, когда в Фэроксе гостил его брат,
майор, который, по возвращении его полка из Индии и Нового Южного Уэльса,
продал свой офицерский патент и вышел в отставку на половинном окладе. "Мой
брат майор Пенденнис" - не сходил с языка удалившегося от дел аптекаря. "Мой
брат майор" был любимцем всего семейства. Он служил звеном, связующим их с
широким миром Лондона и с высшим светом. Он всегда привозил последние
новости о разных знатных особах и отзывался о них почтительно и пристойно,
как и подобало военному. Так, он говаривал: "Милорд Бейракрс был столь