"Уильям Теккерей. История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага" - читать интересную книгу автора

посмевший сделать предложение актерке. Если можно обвинить наших
соотечественников в чванстве, а у нас его, право же, хоть отбавляй, то не
найдется никого чванливее захудалых старых провинциальных дворянок. "Боже
милостивый! - трезвонила молва. - Вот она, материнская слепота! Потакать
своевольному, дерзкому мальчишке, который корчит из себя лорда на своей
чистокровной лошади. Наше общество ему, видите ли, не подходит, так он
вздумал жениться на какой-то мерзкой размалеванной актрисе из балагана, а
скорее всего - и сам мечтал с нею лицедействовать. Будь жив мистер
Пенденнис, царствие ему небесное, нипочем бы он не допустил до такого
позора".
Да, по всей вероятности, не допустил бы, и мы бы сейчас не были заняты
жизнеописанием Пена. А он и вправду задирал нос перед жителями Клеверинга.
По природе откровенный и гордый, он не выносил их кудахтанья, мелких сплетен
и мелочных обид и не скрывал своего к ним пренебрежения. Из всего городка он
признавал только пастора Портмена и его помощника: даже миссис Портмен
недолюбливала и его и его мать, которая держалась в стороне от местного
общества, платившего ей за это насмешливым презрением. Гордячка, тянется за
лучшими семействами графства! Да кто она такая? Форсу много, а мяса покупает
втрое меньше, чем миссис Баркер, жена фабриканта.
И прочее тому подобное: предоставляем читателю дорисовать эту картину
сообразно своему вкусу и воспоминаниям о деревенских сплетнях. Мы же хотели
только показать, каким образом у хорошей женщины, занятой лишь исполнением
своего долга перед ближними и перед своими детьми, и у славного юноши,
честного, горячего, доброжелательного, нашлись враги и завистники среди
людей, менее их достойных и не видевших от них ничего дурного. Клеверингские
шавки громко тявкали вокруг Фэрокса и с упоением рвали Пена в клочки.
Пастор Портмен и Сморк остерегались сообщать вдове о потоках злословия,
изливавшихся на бедного Пена, - его осведомителем был Гландерс, тоже добрый
знакомый семьи. Нетрудно вообразить возмущение Пена, которому вдобавок
некого было призвать к ответу. На воротах Фэрокса какие-то шутники стали
писать мелом: "Браво, Фодерингэй!" - и прочие намеки на события в Чаттерисе.
Однажды ночью к этим же воротам прилепили театральную афишу. В другой раз,
когда Пен верхом проезжал через нижним город, ему послышалось, что над ним
глумятся фабричные; и в довершение всего, когда он вышел как-то из
пасторского сада на кладбище, где бездельничала кучка Уопшотовых питомцев,
самый старший из них, верзила лет двадцати, сын мелкопоместного дворянчика,
проживавший на дому у мистера Уопшота, стал в живописную позу на краю
свежевырытой могилы и, скверно ухмыльнувшись Пену, начал декламировать
строки Гамлета над трупом Офелии.
С громким и, кажется, богохульным воплем Пен в бешенстве ринулся на
Хобнелла, полоснул его по лицу хлыстом, оказавшимся у него в руке, отшвырнул
хлыст, предложил подлецу защищаться и через минуту уже столкнул обалдевшего
озорника в могилу, ожидавшую совсем другого постояльца. Потом, стиснув
кулаки, весь дрожа от страстного волнения, он стал вызывать на бой других
негодяев, приятелей мистера Хобнелла, застывших на месте с разинутым ртом.
Однако те попятились, глухо ворча, и предпочли удалиться, ибо в эту минуту
мистер Хобнелл вылез из могилы с окровавленным носом и губой, а у калитки
появился пастор Портмен.
Пен бросил испепеляющий взгляд вслед мальчишкам, отступавшим на свою
сторону кладбища, и воротился в сад пастора Портмена, где и был подвергнут