"Уильям Теккерей. История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим" - читать интересную книгу автора

желтой галереи, где висели портреты предков, в том числе шедевр сэра Антонио
Ван-Дейка, изображавший Джорджа, второго виконта, а также писанный мистером
Добсоном портрет недавно скончавшегося третьего виконта; супруга и вдова
последнего не сочла, видимо, уместным увезти его из Каслвуда и, переезжая в
свой дом в Челси, близ Лондона, захватила лишь собственный портрет, работы
сэра Питера Лели, изобразившего миледи в виде охотницы из свиты Дианы.
Новая владелица Каслвуда застала печального маленького отшельника
углубившимся в толстую книгу, которую он отложил, как только заметил
появление незнакомой и прекрасной леди. И так как он понял, кто была эта
незнакомка, он встал и поклонился ей робко и почтительно, приветствуя
хозяйку приютившего его дома.
Она протянула руку - разве когда-нибудь эта рука медлила протянуться
для доброго дела или для защиты обездоленных и несчастных?
- А вот и наш кузен, - сказала она. - Как же вас зовут, кузен?
- Меня зовут Генри Эсмонд, - сказал мальчик, глядя на нее с восторгом и
в то же время с некоторым удивлением, потому что она явилась перед ним, как
dea certe {Поистине богиня (лат.).}, и ему показалось, что никогда он не
видел ничего прекраснее. Ее золотистые волосы блестели в золоте солнечных
лучей, свежий румянец оттенял белизну кожи; губы улыбались, а в глазах
светилась такая доброта, что у Гарри Эсмонда от изумления забилось сердце.
- Да, да, именно так его зовут, миледи, - сказала домоправительница,
миссис Уорксоп (старая гарпия, которую мальчик ненавидел и которая еще
больше ненавидела его); при этом старуха многозначительно покосилась на
портрет покойного лорда, тот самый, что и поныне хранится в семье; у милорда
на этом портрете благородный и строгий взгляд, рука покоится на эфесе шпаги,
а к груди приколот орден, пожалованный ему императором во время Дунайского
похода против турок.
При виде разительного и бесспорного сходства между портретом и
мальчиком новая виконтесса, все еще державшая руку Генри Эсмонда в своей,
покраснела, выпустила эту руку и торопливо пошла по галерее; миссис Уорксоп
последовала за ней.
Когда она вернулась, мальчик стоял на том же месте, и его рука
безжизненно висела, белея на черном сукне платья, - так, как она упала,
когда миледи выпустила ее.
Мне думается (да и сама она впоследствии признавалась в этом), сердце
ее дрогнуло при мысли о том, что она могла обидеть живое существо, будь то
взрослый или ребенок; потому что, дойдя до двери в дальнем конце галереи,
она отослала домоправительницу с каким-то поручением, а сама воротилась
назад и, подойдя к мальчику, с неизъяснимым состраданием и лаской во взгляде
взяла его за руку, а другую свою прекрасную руку положила ему на голову и
обратилась к нему со словами, которые были исполнены такого участия и
произнесены голосом столь нежным, что мальчику, никогда прежде не видевшему
подобной красоты, показалось, будто какая-то неземная ангельская сила
повергает его ниц, и, опустившись на одно колено, он поцеловал прекрасную
руку, несшую ему утешение. До конца своих дней Эсмонд помнил леди Каслвуд
такою, какой она была в то мгновение, ее черты и выражение, кольца на
прекрасных ее руках, самый аромат ее платья, взгляд, сиявший удивлением и
лаской, улыбку на губах и солнечный золотой ореол вокруг головы.
В то время как мальчик все еще стоял в этой позе смирения, в галерею с
другого конца вошел статный джентльмен, ведя за руку девочку лет четырех.